– …Хотя бы потому, что весной девушки на улицах кажутся красивее, чем осенью! И весной отлично пьется вермут с лимоном, а осень – это время портвейна! Весна – это нежное свадебное танго, а осень – это бесстыжий канкан года! – каждое сказанное мной предложение завершается восклицательным знаком совсем не потому, что я восторжен сверх меры. И не потому, что на мою тираду взирают очарованные мной поклонники и поклонницы. Я попросту пьян, и восклицания – лишь малая толика последствия оставляющих меня тормозов. На всякий случай, я завернулся в простыню, разглагольствовать голым мне пока еще стыдно – значит не все тормоза меня бросили на произвол судьбы. Среди сотрудников вытрезвителя есть две женщины – это их я стесняюсь. Хотя называть судьбой милиционерок можно или с очень большой натяжкой, или когда само понятие «натяжка», получает какой-то совсем иной смысл… Все эти мысли несколько путано, но достаточно быстро звездят в моей голове – правда, не слишком ярко, чтобы ослепить или, хотя бы, оставить след – в то время, как два милиционера-сержанта стаскивают меня с высоты моего роста и, ловко заломив мне руки, так, что хрустнули кости, укладывают на диван. Сержантов я ненавижу бессильной ненавистью побежденного, но диван я ненавижу еще больше. Сильной ненавистью соучастника, пойманного на месте преступления. Собственно, ненавижу я не сам диван, плевать мне на все диваны на свете, а тот запах, который он источает прямо в мой нос. Застарелый запах пропущенного через желудок алкоголя. Несмотря на то, что водка делает человека сиюминутным, я многое помню. В вытрезвителе я не в первый раз. За последний месяц. И ко мне почти привыкли. Во всяком случае, на столько, чтобы не обращать внимания на мои тирады, то есть, собственно говоря, не обращать внимания на самого меня. Это наше знакомство имеет и обратную сторону: я хорошо изучил характер работников вытрезвителя, и очень точно могу, даже когда пьян – а собственно, только когда я пьян, мы и встречаемся – определить ту грань, которую мне нельзя переходить без риска оказаться клиентом с «погретыми» почками. Многие этой грани не понимают, и вводятся в заблуждение, в общем-то, корректным, особенно по началу, поведением милиционеров. – Фамилия? – спрашивает меня дежурный. – Никитин, – отвечаю я, а он, отлично зная все пункты моей биографии необходимые для протокола задержания, начинает острить: «А я думал Айвазовский». Предполагается, что всем должно быть смешно. – Постоянное место работы? – Член союза художников, – говорю я довольно вяло. От моего настроя не осталось и следа. — 2 —
|