|
Я: Да ну? Л.: Такой же сладенький и вкусненький. Она смеется. Мама осклабилась. Я улыбаюсь эдакой улыбочкой как у JR. Я: А я думал, ты поросятинку не любишь. Ты же у нас лесбиянка… М.: Кто хочет мороженого? Л.: Лес Би… Нет, Хлин, я больше о тебе беспокоюсь. Ты — как свинья-копилка. Я: Это в каком смысле? Л.: Да ни в каком. Просто ты все что-то копишь, не размениваешься по пустякам. Все бережешь себя для одной-единственной? Я: Эт-то еще что? Лолла, осклабившись, смотрит на маму, которая уже встала. М.: Давайте съедим по мороженому и сменим тему! Я: Эй, мамча, ну ты-то зачем вмешиваешься? Или у меня уже совсем никакой личной жизни? М.: Сынок, она тебя просто дразнит. Лоллочка, ты больше ничего не хочешь? Л.: Нет, спасибо, я сыта… Я: Сыта болтовней по горло. Где моя газета? «DV»[10] где? Надо посмотреть объявления насчет квартир. Л.: Ты хочешь переехать из дому? Я: Ты что, не купила мне «DV», мама? М.: Я думала, ты из нее уже вырос. Тридцать три года парню… Я представляю себе солидную, комфортабельную комнату, где никто не стучится в дверь, потому что на это есть звонок. И я там только с одним человеком — с самим собой; компьютер и телевизор, штук шестнадцать кассет как шестнадцать мгновений весны, полный Вуди Аллен — и никаких лесбиянок. Что-то в них есть, в этих бойких болтливых бабенциях, по-мужски остроумных, таких сучках, у которых язык хорошо подвешен. Мне они совершенно не катят. Прямо не знаешь, как им ответить, хоть стой, хоть падай. Всегда обламываешься. Особенно если у них вдобавок такая грудь. Прямо надувательство какое-то. То есть я вот к чему клоню: по части форм женщины давно обскакали нашего брата, это их область. А нам зато мозг. Но они и его умудрились прихватизировать. А что же тогда нам? Бабы забрали все: и внешность, и ум. А нам осталось молча лежать с этим безмозглым в руке, пытаясь выжать из него последние капли серого вещества… А мама из другого поколения. Тогда операции на головном мозге еще не были таким обычным явлением. И мама всегда рядом. Мама всегда держит мою сторону. — Что ты, Лоллочка! Хлинчик никуда не уедет, будет жить здесь сколько душе угодно. После мороженого — косячок. Лолла скручивает две козьих ножки, одна перепадает мне. (Все-таки полезно иногда на нее обидеться.) Мы перебираемся в гостиную. Под курево «новости» идут лучше. А так вообще исландский телевизор — один сплошной отстой. Рыба да море, море да рыба… И какому теленку взбрело на ум, что это круто: все время жрать какую-то холодную фигню, да еще со дна морского? Сугробы под траву — кайф, прямо как мороженое. Эскимо над северным побережьем. Ванильное на Западных фьордах. Нуга над Северным фьордом. Они обе подобрели и опять заговорили про трусы. Ну уж нет… — 5 —
|