|
и наши голоса уносит ночь. Крик памяти сливается с пространством, с молчанием — со всем, что превозмочь нельзя ни мятежом, ни постоянством. Не отнимая руки ото лба, забудешься в оцепененьи смутном, и сквозь ладони протечет судьба, как этот дождь, закончившийся утром. Мой ангел-хранитель ведет себя тихо, неслышно парит над толпой. «Спеши, торопись утолить свою прихоть, безумец, ребенок слепой-» Он видит все — как вертится земля и небо обручается с рекой, и будущего минные поля, и вещий сон с потерянной строкой. За сумраком сумрак, за звездами — звезды, за жизнью наверное смерть, а сбиться с дороги тек просто, так просто, как в зеркало посмотреть... В этой вечнозеленой жизни, сказал мне седой Садовник, нельзя ничему научиться, кроме учебы, не нужной ни для чего, кроме учебы, а ты думаешь о плодах, что ж, бери, ты возьмешь только то, что возьмешь, и оставишь все то, что оставишь, ты живешь только так, как живешь, и с собой не слукавишь. 338 В этой вечнозеленой смерти, сказал Садовник, нет никакого смысла, кроме поиска смысла, который нельзя найти, это не кошелек с деньгами, они истратятся, не очки, они не прибавят зрения, если ты слеп, не учебник с вырванными страницами. Смысл нигде не находится, смысл рождается и цветет, а уходит с тобою вместе — иди, ты возьмешь только то, что Поймешь, а поймешь только то, что исправишь, ты оставишь все, что возьмешь, и возьмешь, что оставишь. Черновик Я умирал. В последний миг вверху, над сердцем прозвучало: «Ты не готов. Ты черновик. Все вычеркнуть. Начать с начала». Проснулся в холоде. Река. (Та самая). И ночь. И лодка. И чей-то зов издалека. И неба жаждущая глотка. Я вспомнил все. И я не смел пошевелиться. Я не успел. Я не сумел осуществиться. Был замысел: Была гора. Была попытка. Шумели ливни и ветра. Ползла улитка. Я жертвы приносил богам натурой мертвой, 339 но я не знал, не знал, что сам назначен жертвой. Я целый мир в себе носил и жить пытался, но благодати не вкусил, не догадался. Я не сумел. Я не достиг. Я отработан. А мой убийца — беловик — смотрите: вот он. Его лепила та же боль, но отличала способность снова стать собой, начать с начала. Встаньте, встаньте с колен. Умолкните, предоставьте себя молчанию. Что просить вам, если дарится океан, а взять можете каплю, и ту — извергая? О чем молите бездну, вас измеряющую? Что вам делать с Моим огнем? Чтобы сжечь ваши души, довольно искры. Оглушенные песнопениями, голос Мой вы не слышите, ядовит дым ваших жертвенников, и не видите жертв и даров Моих. 340 — 226 —
|