|
335 — Всех казнит Природа,— возразил разбойник,— но какая тонкость, если ты покойник? Парень я ленивый, но тебе, как другу, окажу, пожалуй, грубую yaiyiy. Хочешь ли повиснуть, поболтав мозгами, или в воду рыбкой, а на шею камень? Прикажи — прирежу. Разреши — пристукну. Придушу, как мышку, а потом мяукну? — Всех казнит Природа,— повторил философ,— но в незрелых мыслях много перекосов. Делай, что умеешь. Делай, не смущайся, но сперва с ногой моею попрощайся. Так сказав, премудрый вдруг подпрыгнул ловко - Кхек! — и отлетела темная головка. В ад пошел разбойник, в рай — учитель строгий. Тем, кто путь свой знает, помогают боги. Позы (К руководству по аутотренингу) Итак, уважаемые, запомните навсегда: отнюдь не предосудительно вспоминать прошлые жизни во внутриутробной позе плода, подобрав калачиком ноги, или думать о вечности, стоя на голове, как йоги, если даже пятки при этом выделывают антраша — уметь придавать себе разные очертания вовсе не глупо. До чрезвычайности хороша поза трупа, но и она не единственная из пригодных для самоусовершенствования. Зависит кой-что и от условий погодных. Для обретения вида женственного, к примеру, ночь заполярная не то чтобы очень: шубы из шкур беломедвежьих, как ни крутись, стесняют движения, а сбросишь, враз схватишь воспаление почек. Эскимосы, однако, читал я, находят выход из положения 336 и в любой градус мороза достигают апофеоза. Вообще, было бы чем заняться, найдется и поза. А еще вот (ежели наоборот): руки наугад, ноги назад, уши вниз, глаза вместе — точно в том фокусе, где находится чувство чести, макушка при этом закидывается до предела (сзади шелковая тесемка, чтобы не отлетела), живот по диагонали, спина по спирали, грудь сикось-накось — в такой позе сама собой вытанцовывается всевозможная пакость, и можно пролезть без очереди, не боясь быть утопленным в бочке дегтя (очередь, правда, слыхал я, воспитывает чувство локтя), можно читать стихи, воя недужно, под бурные раздражительные аплодисменты и можно пить, даже нужно, и не платить алименты, короче, это — поза поэта. VII. В ЭТОЙ ВЕЧНОЗЕЛЕНОЙ Памяти художника Владимира Казьмина ...и этот дождь закончится как жизнь и наших лиц истоптанная местность усталый мир изломов и кривизн вернется в изначальную безвестность все та же там предвечная река все тот же гул рождений и агоний и взмахами невидимых ладоней сбиваются в отары облака и дождь слепой неумолимый дождь ЪЪ1 свергаясь в переполненную сушу пророчеством становится и дрожь как торжество охватывает душу — 225 —
|