|
«Боже мой, беда-то какая!» — помню, подумал я тогда. И вспомнил, как в начале перестройки, когда опекал Анатолия Карпова (было это в Испании), помню, зашел к нему в номер и слышу: «У Вас включён телевизор? Видели парад открытия Олимпиады-76? Какие люди шли — Василий Алексеев, Турищева, Борзов! Какую команду Горбачёв развалил!» ...Но я понимаю, что дело не только в фамилиях. Что произошло с нами, с каждым конкретным человеком? Что отнято у него и что он потерял сам? Подхожу к одному из наших спортсменов и спрашиваю: —А как атмосфера в команде? Он оценивающе осматривает меня с ног до головы и затем отвечает: —Ужасная. Потом садится рядом и обрушивает на меня всё накопившееся в его душе. И заканчивает монолог словами: —Я даже массаж делаю у немецкого массажи сам. ...Семнадцать дней в Олимпийской деревне подтвердили мои опасения. Я не видел и следов оптимизма в лицах наших замечательных ребят и девушек. Но видел другое — и не раз — уезжающих на поле боя в полном одиночестве. Никто не сопровождал их! Такого во времена советского спорта быть не могло по определению. Беда! И нет другого слова. Лёшу практически не видел. Только утром, проходя мимо ресторана, краем глаза заметил его, беседующего с официантом. Он сделал вид, что не видит меня. То же самое сделал я. Как договорились — отдыхаем друг от друга. Всё записал о последнем рабочем дне и понял, что сидеть в номере нет сил. И поехал на лёд. Поехал к Татьяне Анатольевне — с ней не соскучишься.
Мимо нас прошла на лёд незнакомая фигуристка. Татьяна Анатольевна не обделяет и её вниманием, говорит: «Сейчас пойдет, откатает своё нехитрое». Я просто отдыхаю, с удовольствием слушаю её прибаутки, но смеяться нет сил. Да и желания тоже: своей железной лапой держит нервы доминирующая мысль о н ё м! Что он? Где он? Как он? Как себя чувствует? Спал ли ночью? Как тянется для него это пустое время выходного дня? И тренер, конечно, думает о том же. Татьяна Анатольевна подходит ко мне, кладёт руки мне на плечи и спрашивает:
—Почему не позвонили? — 4 —
|