|
— Вместе с Гитлером? — ехидно спрашиваю я. — Причём тут Гитлер? — отмахивается Василий Лукич. — Гитлер у нас на Кунцево-4 жил, дай Бог памяти, чуть ли не с июля сорок четвёртого. Это уж ты мне поверь. Не со слов говорю, а сам всё видел. Мы во время войны под Смоленском специальный аэродром держали. Так самолёты Москва-Берлин летали, как по расписанию. Кто летал, зачем летал — не нашего ума дело. А вот принять самолёт, заправить и дальше отправить — этим как раз мои люди и занимались. Немцы всё свои трёхмоторные “Хенкели” гоняли, а мы на американских “Дугласах”. Я не особенно тогда любопытствовал. Сам знаешь, разговор тогда был короткий — пломба в затылок, за ноги оттащат в канаву и никто не вспомнит. Но Молотова пару раз в этих самолётах видел... Так о чём я говорил? Перебил ты мне мысль. Да, так вот. Я тебе говорю: на Сталина страшно смотреть было. Когда он понял, что его план рухнул, чёрт знает что с ним произошло. Волосы стали выпадать, зубы тоже. Ну, заживо человек гниёт и всё. Он ведь уже в Потсдам сам не ездил, “куклу” послал. Его только в Израиле на ноги и ставили. А уж какую цену они с него за это брали, я не знаю. Но немало, наверно, если учесть, в какой мы заднице сегодня сидим. Но латали они его прилично. В 52-ом уже совсем был как огурчик... — Ничего себе, как огурчик, — вмешиваюсь я, — если в 53-ем загнулся. — Любой бы загнулся, — посмеивается Лукич, — если бы в него всю обойму из маузера всадили... Да сиди ты, не дёргайся. Я тебе адрес дам. На Таганке полковник живёт, отставник. Он тебе все подробности расскажет. Сам за этот маузер держался! Лукич берёт со столика заварной чайник, наливает себе полстакана, добавляет сахарного песку, размешивает и с удовольствием отхлёбывает глоток. — Но это другая история, — продолжает Василий Лукич. — А что касается Мюллера, то вот так он и пропал бесследно. А Борман выкрутился. Вот такие дела... — Ас Гитлером-то чего стало? Вы говорили, что он в Кунцево-4 сидел, — полуоткрыв рот, я ждал ответа. — Да не сидел он там, а просто жил, — поправляет меня Василий Лукич. — Машина у него была, в Москву ездил, когда хотел. Ну, наблюдали за ним, конечно. Чтобы, скажем, митинг где-нибудь не собрал. Или с мавзолея что-нибудь орать не начал. Но он тихий был. Больше на даче сидел, пейзажики рисовал. Природа-то там — роскошь. Подмосковье! — Василий Лукич зажмуривается от удовольствия (его дача тоже недалеко от Кунцево). — Рисовал очень даже неплохо, я тебе скажу. С бабой своей — блондинка такая, не помню, как звали — в театры ездили. В Большой чаще всего. Оперы любил очень. С ним вся его команда была: и Кепка-шофер, и Гюнше-адъютант, и Монк-телохранитель. Хорошие ребята, верные. Они до самой его смерти при нём сидели. Он умер в 56-ом от инфаркта. Сколько ему было? Лет 67-68. Но переживал сильно. Когда план рухнул, Сталин его ни разу после войны не принял. Хотя слухи были, что в 49-ом, на семидесятилетие, Сталин с ним встречался. И, говорят, беседовали спокойно. Ну, не вышло — ничего не поделаешь. Сам-то Гитлер ни в чём виноват не был. Свою часть плана выполнил. Кто мог подумать, что так всё дело обернётся. — 4 —
|