|
Широта духа Миры Исмалун не знала никаких границ; религия тоже не слишком занимала её - вероятно, она считала её такой же узкой, как и патриотизм, но окружающим она предоставляла право поступать по собственному усмотрению. Поэтому, обнаружив, что не в меру благочестивая горничная обратила Эльвиру в католическую веру, она не только не упрекнула свою дочь, но даже начала поиски мужа-единоверца для неё, поскольку Эльвира хотела этого. <Я была первой египтянкой, - замечает Мира, - позволившей своей дочери выйти замуж за католика (да ещё и итальянца, добавим мы). В нашем кругу смотрели на это косо и бранились. В нашей семье некоторые даже довольно долго не желали меня видеть>. Поскольку во всем она привыкла видеть и смешную сторону, она добавляет: <Брак был гражданским, его заключили в итальянском консульстве. Церемония была очень красива и интимна. На мне было чудесное платье, украшенное серым жемчугом. Когда с формальностями было покончено, Эльвира с мужем и свидетелями вошли в церковь, а я сделала вид, что ничего не замечаю. Я вообще весьма либеральна и не вижу в этом ничего дурного>. Она надолго задержалась в Египте, чтобы присутствовать на открытии Суэцкого канала. <Господин де Лессепс приехал за мной с целым эскортом> (кого только не знала эта удивительная бабушка). Второй своей дочери, Матильде, которая станет матерью Матери, Мира разрешила выйти замуж за того, кто ей нравится. Это случилось в 1874 году в Александрии. <Свадьба была очень торжественной и проходила в правительственном дворце. Присутствовал вице-король и все его министры. На мне было чудесное платье; люди находили, что я красивее, чем моя дочь>. Наконец, маленькая арабская женщина, покорившая Париж в своем небесно-голубом платье и маленьком тюрбанчике, читавшая <О происхождении видов> и опустошавшая Гранд-Отель, обосновалась в Ницце. Последние годы её жизни прошли <между Средиземным морем и спокойными водами Женевского озера>: <После праздников и театров, набегов на столицы, близких знакомств со знаменитостями, прожив великолепную жизнь и не знав других забот, кроме собственных дел и удовлетворения своих капризов и желания хорошей жизни, я обрела достаточно мудрости, чтобы удалиться и вести более скромную и спокойную жизнь>. Муж сопровождал её. <Он обожал меня>, - лаконично сообщает Мира (нас это не удивляет). Самое удивительное в этой блестящей жизни, которую не могли удержать никакие границы и которая брала начало в долине Нила, - то, что в конце праздничного путешествия раздался неожиданный крик, будто Мира не желала принимать никаких ограничений, даже смерти: <В семьдесят шесть лет мне, откровенно говоря, совсем не нравится старость, я по-прежнему нахожу жизнь прекрасной и восклицаю вместе с Гёте: "Вперёд, через могилы!"> — 7 —
|