Арсэль

В могилу грохнулась целая эпоха, которую уже не могли удержать холёные, балованные руки стоявших у руля партийцев. Их идеология свалилась в ту же яму гораздо раньше. При Леониде Брежневе она была уже дряхлой дамой, которую, как и генсека, поддерживали только допингами и искусственными органами. Никто ни во что не верил, но все делали реверансы лояльности. Не лицемерили только шпана, уголовники и дети.

В онемевшем зале раздался жизнерадостный смех моего сына. В семь лет у него было оригинальное чувство юмора. Детский смех разбил гробовое молчание, и народ зашумел. Новая эпоха смеялась над старой без жалости и снисхождения, что меня всегда поражало. Однажды это вылилось в стихи:

Не женщины, которых мы любили,

Нам вынесут суровый приговор,

И не враги, которых мы щадили,

И не друзья, снискавшие укор.

Суда эпохи, в новшества одетой,

Без снисхожденья взгляд через плечо…

Осудят нас родные наши дети,

Которых мы жалели горячо.

Я улетал в Чечню на поиски своего идеала, способного примирить людей всех эпох и возрастов, идеи, которая помогла бы понять главное, вечное в человеке и его истории. В прошлом оставались десять лет моего глубокого изучения и преподавания философии, а также десять лет упорной йогической садханы. Ежедневные упражнения помогали мне укреплять здоровье, стабилизировать нервную систему, подавлять вспыльчивость и раздражительность. Чтение индийских мыслителей и эпических сказаний не давало мне окончательно свихнуться. Хотя я с шестнадцати лет зачитывался работами Гегеля и Канта, всё равно оставался железобетонным материалистом. Я долго не мог научиться медитации, мой критический, беспокойный ум всё подвергал сомнению и научному анализу. У меня не было ни веры, ни духовных авторитетов. Но однажды настал день, принесший мне надежду: у меня, наконец-то, появился Учитель, о котором я страстно мечтал.

Мы звали её просто – Мать. О ней мне рассказала арабистка из Москвы. В своё время эта женщина заболела в Каире страшной болезнью: бубонным фурункулёзом неизвестного происхождения. Около двадцати человек международных журналистов и дипломатов скончалось тогда от этой неизвестной египетской заразы. Газеты пугали обывателей возможной эпидемией.

Моя знакомая приехала в Москву и, по её словам, была на последнем издыхании. Никакие лекарства не приносили облегчения. Двадцатипятилетняя женщина высохла, превратилась в старуху, покрытую язвами. Лицо стало кровоточащей маской из потрескавшейся болезненной корки. Сил не было, дыхание прерывалось после каждых двадцати пройденных шагов. Сознание не находило выхода, и женщина бесцельно шлялась по городу в ожидании приближающегося конца. Люди смотрели на неё с удивлением и чаще с отвращением, чем с состраданием.