|
Но Серпилин употребил это слово не из неприязни, а по давней привычке, оставшейся еще с царской армии. — Напротив, удачный, — сказал он. — А про Пикина, наверное, сам знаешь, в приказе было. — Читал. Подвел он тебя, сукин сын. — Счастье, что с рук сошло. — Подвел, — согласился Серпилин. — Хотя в то, что сукин сын, не верю. — Чего ж тут не верить? В приказе ясно сказано было, что попал в плен, имея при себе карту с обстановкой. Серпилин поморщился. Сначала не хотел вдаваться в эту тяжелую историю, только чудом оставшуюся для него самого без всяких последствий. Но потом превозмог себя и сказал то, что думал и писал в своих объяснениях тогда, в марте сорок третьего, под Харьковом: зная Пикина, не верит, что тот, из-за ошибки летчика приземлившись на связном У-2 в расположении немцев, мог сдаться в плен, не уничтожив оказавшуюся при нем карту с обстановкой. Допускает обратное: не успел застрелиться и попал в плен потому, что в первую очередь спешил уничтожить эту карту. — В приказе по-другому было. Что сдался в плен с оперативными документами. — Было, — согласился Серпилин. — Сами немцы у себя об этом писали. Оттуда и мы узнали. — Писали, верно, — сказал Серпилин. — Но могли написать и для дезинформации, чтоб спутать нам планы. Раз попал в плен начальник оперативного отдела штаба армии, почему не написать, что с документами? Мы разве не пользовались случаем, не писали таких вещей? — Все может быть, — сказал Батюк. — А не допускаешь мысли, что не случайно заблудились? Как ни говори, а все же в тридцатом году из кадров его вычищали — имели на то причины; до самой войны в запасе находился… — Не допускаю. Столько раз видел его в боях, что не могу допустить. — Так или иначе, а подвел он тебя крепко, — сказал Батюк. — Поторопился взять его на оперативный отдел. — Это верно, поторопился. Минуту или две после этого они продолжали идти рядом в молчании, за которым была отчужденность. Батюк с вдруг нахлынувшим раздражением за старое подумал, что Серпилин по-прежнему слишком много о себе понимает: «знаю», «видел», «не допускаю»… все «я» да «я». Считает в душе, как и раньше, что он всех умней. А Серпилин шел и думал о себе и о Пикине: «Что верил ему и продолжаю верить — в этом прав. А что, получив армию, сразу взял к себе Пикина начальником оперативного отдела — это верно, поторопился. Начальник штаба был новый, незнакомый, захотел иметь рядом с ним своего человека, проявил пристрастие, вернее, слабость, в которой потом каялся. В дивизии Пикин был на месте, а на оперативном отделе растерялся от масштабов, тем более в неожиданно тяжелой обстановке под Харьковом. По своей вине опоздал довести до двух дивизий приказ об отходе, а потом, когда совсем потерял связь, сам напросился лететь туда: лично исправлять положение». И Серпилин на свою голову разрешил. — 5 —
|