Пустяки психологии. Пристрастные записки Феи-крестной

Перед героем, который легендирован как “благородный дон Румата Эсторский”, постоянно возникает выбор – только наблюдать или вмешиваться. Они пытаются вполне хай-тековскими способами какое-то количество этих читающих, пишущих и просто хороших людей спасать, но при этом идет процесс, в котором эти усилия – капля в море. Мрачная, полная интриг, страшная жизнь того мира, в котором они действуют, берет свое, и трудно быть богом. Трудно не впасть в эмоциональное состояние гнева и омерзения и не начать крушить направо и налево – потому что действительно гадость же. Можно сто раз сказать себе, что “они” не виноваты, что это их сознание такое, обстоятельства такие, но ведь гады же, в самом деле!

М.Б.: Невозможно не вмешиваться, совершенно невозможно.

Е.М.: Там есть персонажи и сюжеты, которые и до сих пор вызывают совсем прямые ассоциации. Например, глава министерства, фактически “первое лицо” при слабоумном и бессмысленном короле, помесь инквизитора, какого-нибудь Геббельса и Берии. Орел наш, дон Рэба. Умелыми и широкомасштабными интригами ведет он это средневековое государство к мятежу, когда оно становится полно­стью подчиненным Святому Ордену, наместником которого он сам и является. Чтобы это произошло, сначала надо вытоптать всё, что может хоть чуть-чуть думать, а для этого нужны, говоря языком двадцатого века, штурмовики. Тупые, грубые лавочники – этакое быдло с топорами, которых нужно сначала на кого следует натравить, а потом убрать.

“Он вспомнил вечерний Арканар. Добротные каменные дома на главных улицах, приветливый фонарик над входом в таверну, благодушные, сытые лавочники пьют пиво за чистыми столами и рассуждают о том, что мир совсем не плох, цены на хлеб падают, цены на латы растут, заговоры раскрываются вовремя, колдунов и подозрительных книгочеев сажают на кол, король по обыкновению велик и светел, а дон Рэба безгранично умен и всегда начеку. «Выдумают, надо же!.. Мир круглый! По мне хоть квадратный, а умов не мути!»”.

Аналогичные конструкции в истории бывали, в истории тоталитарных режимов в особенности. Есть там такая сцена: в кабинете дона Рэбы “благородный дон Румата” вступает с ним в прямую дуэль – словесную, интеллектуальную. В какой-то момент хозяин кабинета – маленький, геморроидальный, бледненький, похожий на поганочку – отдергивает занавеску. И Румата видит, как на фоне догорающего города, развалин домов, окружавших дворцовую площадь, стоит идеально ровный квадрат, образованный конным строем этих самых “черных” – “так вот для кого мостили дорогу несчастные лавочники”. Пронзительное ощущение закономерности очередной “гримасы истории” сформулировано одной фразой: “Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные”.