Сели. Коньяк в самом деле оказался хорошим. – Давайте выпьем сегодня основательно, – продолжал Сергей Сергеич, закусывая лимоном. – Я старый бурш, люблю иногда встряхнуться. Это необходимо. А в глазах было всё то же выражение, что ему что-то нужно от Подгорина и что он о чем-то сейчас попросит. – Выпьем, душа моя, – продолжал он, вздыхая, – а то уж очень тяжко стало. Нашему брату-чудаку конец пришел, крышка. Идеализм теперь не в моде. Теперь царит рубль, и если хочешь, чтобы не спихнули с дороги, то распластайся перед рублем и благоговей. Но я не могу. Уж очень претит! – Когда назначены торги? – спросил Подгорин, чтобы переменить разговор. – На седьмое августа. Но я вовсе не рассчитываю, дорогой мой, спасать Кузьминки. Недоимка скопилась громадная, и имение не приносит никакого дохода, только убытки каждый год. Не стоит того… Тане, конечно, жаль, это ее родовое, а я, признаться, даже рад отчасти. Я совсем не деревенский житель. Мое поле – большой, шумный город, моя стихия – борьба! Он говорил еще, но всё не то, что хотел, и зорко следил за Подгориным, как бы выжидая удобного момента. И вдруг Подгорин увидел близко его глаза, почувствовал на лице его дыхание… – Дорогой мой, спасите меня! – проговорил Сергей Сергеич, тяжело дыша. – Дайте мне двести рублей! Я вас умоляю! Подгорин хотел сказать, что он сам стеснен в деньгах, и подумал, что лучше эти двести рублей отдать какому-нибудь бедняку или просто даже проиграть в карты, но страшно сконфузился и, чувствуя себя в этой маленькой комнатке с одной свечой, как в ловушке, желая отделаться поскорее от этого дыхания, от мягких рук, которые держали его за талию и, казалось, уже прилипли, стал быстро искать в карманах свою записную книжку, где были деньги. – Вот… – пробормотал он, вынимая сто рублей. – Остальные потом. Больше при мне ничего нет. Видите, я не умею отказывать, – продолжал он с раздражением, начиная сердиться. – У меня несносный бабий характер. Только, пожалуйста, потом возвратите мне эти деньги. Я сам нуждаюсь. – Благодарю вас. Благодарю, дружище! – И ради бога, перестаньте воображать, что вы идеалист. Вы такой же идеалист, как я индюк. Вы просто легкомысленный, праздный человек, и больше ничего. Сергей Сергеич глубоко вздохнул и сел на диван. – Вы, дорогой мой, сердитесь, – сказал он, – но если бы вы знали, как мне тяжело! Я переживаю теперь ужасное время. Дорогой мой, клянусь, мне не себя жаль, нет! Мне жаль жены и детей. Если бы не дети и не жена, то я давно бы уже покончил с собой. — 10 —
|