Свидетель или история поиска

Первым моим побуждением было описать эти события вне связи с общим ходом моей жизни. Но вскоре я нашел это невозможным, поскольку зачастую величайшая важность внутреннего переживания распознается только в связи с обстоятельствами внешней жизни. Мне, таким образом, пришлось описывать свою жизнь в целом. Она начинается за 12 недель до 21-го по счету дня моего рождения. Детство и отрочество кажутся мне неважными, поскольку не содержат каких-либо особенных воспоминаний. Только во Франции, лицом к лицу со смертью, я увидел, что находится за смертью. С этого момента я и стал свидетелем. История не окончена; я написал ее вплоть до сегодняшнего дня.

Бог простит мне, если кому-то покажется, что видение, данное мне, не дано больше никому. Так случилось, что я был почти начисто лишен зрительного воображения, тогда как в последние годы я с изумлением обнаружил в себе эту способность. Однако, не видя, я чувствовал, поэтому мое свидетельство - это свидетельство слепого, который представил себе людей в виде движущихся деревьев и верит в это, даже если не понимает.

Задача жизнеописания выполнима только при условии предельной искренности автора. Уже очень давно я понял, что передать собственный опыт искренне невозможно. Никто не может устоять перед искушением приукрасить свою жизнь. Несомненно, не устоял и я. Однако, пытаясь быть максимально честным, я столкнулся со следующей трудностью: можно говорить о своих заблуждениях и ошибках, но указывать на ошибки других без их на то согласия - едва ли. Если я все же кого-то обидел - прошу меня простить. В нескольких случаях я скрыл или изменил имена, в других - упустил детали, которые могли бы дать повод ненужному осуждению. Моей целью было описание собственных поисков и последовательности стадий, через которые я пришел к своим настоящим убеждениям. Поэтому я включил в книгу эпизоды, сами по себе незначительные, но относящиеся к моей проблеме, и не упомянул о некоторых событиях, вероятно, представляющих общий интерес.

Мне чрезвычайно помогли друзья, которое буквально раскопали старые фотографии - особенно Бернард Рикатсон-Хэтт, несмотря на то, что выражения лиц Тазин-бея и Жака Бея Калдерона давно потеряли для них ценность. Попечители Tate Gallery не только снабдили меня фотографией роденовской головы Джона де Кэя, но, к моему восхищению, отыскали оригинал и выставили его на всеобщее обозрение. Работа Родена -великолепный вклад в портретное искусство, которым до сего времени могли насладиться лишь немногие ценители.

Другие мои друзья читали и критиковали, особенно Джун Сорэй-Куксон, Хью Хекстолл-Смит, Розамонд Лиман и профессор Е. А. Скаэф. Я так и не смог исправить все отмеченные ими недостатки, но если последние главы не испортили книгу - это их заслуга, а никак не моя.