Я вспомнил одного поэта - А. Т-ва. Он имел несчастье прожить больше, чем ему надлежало. Я помнил его еще до революции, в 1912 году. И потом я увидел его через десять лет. Какую страшную перемену я наблюдал. Какой ужасный пример я увидел. Вся мишура исчезла, ушла. Все возвышенные слова были позабыты. Все горделивые мысли были растеряны. Передо мной было животное более страшное, чем какое-либо иное, ибо оно тащило за собой привычные профессиональные навыки поэта. Я встретил его на улице. Я помнил его обычную улыбочку, скользившую по его губам, - чуть ироническую, загадочную. Теперь вместо улыбки был какой-то хищный оскал. Порывшись в своем рваном портфеле, поэт вытащил тоненькую книжечку, только что отпечатанную. Сделав надпись на этой книжечке, поэт с церемонным поклоном подарил ее мне. Боже мой, что было в этой книжечке! Ведь когда-то поэт писал: Как девы в горький час измены, Цветы хранили грустный вид. И, словно слезы, капли пены Текли с их матовых ланит… Теперь, через десять лет, та же рука написала: Пышны юбки, алы губки, Лихо тренькает рояль. Проституточки-голубки, Ничего для вас не жаль… Все на месте, все за делом, И торгует всяк собой: Проститутка - статным телом, Я - талантом и душой. В этой книжечке, напечатанной в издании автора (1922 г.), все стихи были необыкновенные. Они прежде всего были талантливы. Но при этом они были так ужасны, что нельзя было не содрогнуться, читая их. В этой книжечке имелось одно стихотворение под названием "Моление о пище". Вот что было сказано в этом стихотворении: Пищи сладкой, пищи вкусной Даруй мне, судьба моя, - И любой поступок гнусный Совершу за пищу я. В сердце чистое нагажу, Крылья мыслям отстригу, Совершу грабеж и кражу, Пятки вылижу врагу! Эти строчки написаны с необыкновенной силой. Это смердяковское вдохновенное стихотворение почти гениально. Вместе с тем история нашей литературы, должно быть, не знает сколько-нибудь равного цинизма, сколько-нибудь равного человеческого падения. Впрочем, это не было падением, смертью при жизни, распадом, тлением. Поэт по-прежнему оставался здоровым, цветущим, сильным. С необыкновенным рвением он стремился к радостям жизни. Но он не пожелал больше врать. Он перестал притворяться. Перестал лепетать слова - ланиты, девы, перси. Он заменил эти слова иными, более близкими ему по духу. Он сбросил с себя всю мишуру, в которую рядился до революции. Он стал таким, каким он и был на самом деле, - голым, нищим, омерзительным. — 7 —
|