|
Пытаться примирить между собой науку и мистицизм — значит быть обвиненным в медиевизме[15]. Мы, как из старого платья, выросли из теургии[16] и более привержены новым теориям жизни и смерти со звучащей в них нотой неопределенного финала. Принято считать, что процесс приобретения знаний начался в XVI в. и закончился в XX в. Каждый великий ученый прекрасно понимает полную нелепость подобных утверждений, но великих ученых слишком мало, ведь это посредственность — правило, а гений — исключение. Самый опасный из глупцов — это глупец, получивший образование, ибо, будучи умным лишь в своих собственных глазах, он служит вечной помехой всяческому прогрессу. Материализм — это идефикс толпы, а не факт, доказуемый в процессе научного исследования. Вопреки авторитетному мнению «просвещенных личностей», каждый человек, здоровый душой и телом, содержит в себе некую долю идеализма. Он от рождения любит все прекрасное, почитает добро и испытывает внутреннее побуждение познать Высший Разум, управляющий вселенским порядком действий. И если эти естественные чувства должным образом воспитывать и поощрять, то индивидуум станет полезным для общества гражданином и конструктивным фактором в развитии цивилизации. Но что-то явно неладно в этом мире. Юные умы отвлечены от стремления к высшим идеалам этики и эстетики. Кажется, будто какая-то таинственная сила действует в сфере образования. Путем различных инсинуаций и умозаключений духовные ценности низведены до грани почти полного исчезновения. Молодое поколение запугано опасностями «нездорового мистицизма». Так спрашивается, нужно ли миллионам молодых мужчин и женщин покидать стены наших университетов и колледжей, превратившись в апостолов, более того, проповедников научного атеизма? «Ценность всех научных открытий определяется той пользой, какую извлекает из них человечество», — заявил в недавнем интервью сэр Оливер Лодж, один из самых выдающихся ученых мира. Этот почтенный мыслитель высказал также убеждение, что пришло время «перестать предавать науку, используя для взаимного уничтожения те достижения, которые предназначены для обеспечения общего блага». Дать человеку знания обо всех явлениях, хранящихся в систематизированном виде в пухлых архивах науки, и выпустить его в жизнь лишенным добродетелей и даже простой человеческой доброты — значит натравить на мир такого монстра, как Франкенштейн. Ученые древности относились к телу человека с глубоким почтением, рассматривая его как вселенную в миниатюре и наиболее подходящий объект для изучения в земных условиях. И в то время как некоторым древним народам почитание священной неприкосновенности «божественной формы» запрещало производить анатомирование трупов, философия анатомии достигла высокого уровня в Китае и Индии, откуда впоследствии распространилась в Халдею, Египет и Грецию. Во многих общинах были открыты клиники, где велись наблюдения за больными, а в Азии устраивались специальные лечебницы для животных. Пифагорейцы, за ними платоники, неоплатоники и гностики называли физическое тело жилищем, или домицилием[17], души и утверждали, что телесная ткань может принимать различные формы, видоизменяясь под действием геометрических сил, присущих душе. В современных биологических системах слово «душа» не наделено смыслом, однако на основании анатомирования вряд ли возможно установить, есть она у человека или нет. — 13 —
|