Как стать экстрасенсом

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет;

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь;

Когда детей, когда невинных жен

Низвергнутый не защитит закон;

Когда чума от смрадных, мертвых тел

Начнет бродить среди печальных сел,

Чтобы платком из хижин вызывать,

И станет глад сей бедный край терзать;

И зарево окрасит волны рек:

В тот день явится мощный человек,

И ты его узнаешь — и поймешь,

Зачем в руке его булатный нож:

И горе для тебя! —твой плач, твой стон

Ему тогда покажется смешон;

И будет все ужасно, мрачно в нем,

Как плащ его с возвышенным челом.

Через 10 минут, поговорив немного о школьных новостях, я распрощался, надеясь еще прийти сюда. Но через несколько дней начались экзамены, потом каникулы, во время которых не нашлось повода для нового визита. А в начале следующего учебного года я узнал, что Владимир Алексеевич уехал вместе с сыном в деревню, уехал навсегда. И только однажды у меня было ощущение, что я снова вижу его: на­столько ярко как бы вспыхнул передо мной его образ. Это было в октябре 1989 года, когда, листая «Лите­ратурную газету», я вдруг наткнулся на статью Ларисы Васильевой, написанную к 175-летию со дня рождения М. Ю. Лермонтова. Называлась эта статья «Яснови­дец». Да, времена изменились. Сейчас можно не только говорить, но и писать в газете о космическом восприятии мира, о ясновидении, да еще примени­тельно ко всеми любимому поэту, И Лариса Василь­ева, пользуясь возможностями настоящего времени, рассказала (как всегда, талантливо и проникновенно) о том, о чем она знала, наверное, давно: рассказала об истинной глубине таланта Лермонтова, о ясновидении поэта, о чем с украдкой и с оглядкой много лет назад было рассказано мне ясновидцем Влади­миром Алексеевичем.

Этот человек, промелькнувший в начале моей юности в виде яркой звезды на сером небосклоне, оставил глубокий след в моей душе. Он оставил во мне любовь к литературе, но любовь не слепую, ограниченную штампами, изобретенными составите­лями учебников, а любовь, основанную на собствен­ном взгляде на то или иное произведение, на собст­венном вкусе. Своими уроками литературы он научил меня думать, думать самому и не позволять навя­зывать мне то, что органически чуждо и неприемле­мо для меня. И еще — он был первым, кто зажег во мне интерес к необычному в человеке, к способ­ностям сверхчувственного восприятия.