|
Последующие четырнадцать месяцев я был парализован как физически, так и эмоционально. Моя успешная жизнь разбилась вдребезги. В подростковом возрасте все мои мысли были связаны только со спортом и прочими путями к славе и богатству. Трижды я становился чемпионом боксерского турнира «Золотые перчатки»; побеждал в соревнованиях по горным лыжам и мотокроссу; неоднократно удостаивался наград в футболе, баскетболе и бейсболе. Снялся в кино, участвуя в еженедельном сериале производства канала CBS. По окончании средней школы меня пригласили попробовать силы в качестве питчера в команде «Kansas City Royals» из высшей бейсбольной лиги. В Университете Юты я считался потенциальным первым номером в драфте Национальной футбольной лиги. У меня не просто было повреждено плечо, в действительности оказались вдребезги разбиты мои мечты. Вернуться к прежней привычной жизни не представлялось возможным. Я не мог сосредоточиться ни на работе, ни на учебе. Из-за травмы всей правой стороной я постоянно ощущал болезненное жжение и покалывание. Моя общественная жизнь остановилась, поскольку в результате повреждения нерва правая рука дергалась и я неумышленно опрокидывал и сбивал предметы. Когда я был спортсменом, меня везде ожидало первоклассное обслуживание, теперь же для тех, кто прежде скандировал мое имя, я превратился в пустое место. Вскоре моя самооценка снизилась практически до нуля. Хотя со дня крушения планов и надежд прошло тридцать лет, я считаю, что травма – это лучшее, что произошло в моей жизни. Важен не сам несчастный случай, а то, что я узнал о себе, и то, кем я стал в попытках справиться с подкосившей меня трагедией. Я не получил того, к чему стремился, но, объяснив себе, почему я должен сосредоточиться на результатах, а не на поверхностных целях, на целостности своей личности, а не на известности, научился желать то, что имел, служить другим и осознал, что значимая жизнь куда более достойнее прежних успехов. Однако путь к душевному умиротворению оказался долг и тернист. Генри Дэвид Торо писал о жизни, полной тихого отчаяния, и я познал это в полной мере. Шестнадцать докторов уверяли, что мое состояние не улучшится, и каждый их приговор ввергал меня в пучину тягостного уныния. В какой-то момент я усомнился в том, что смогу жить дальше. Но смог. Через восемнадцать месяцев после несчастного случая я сумел восстановиться на 95 %. Чаще всего мне задают один и тот же вопрос: почему так долго? Ответ прост: я неверно формулировал задачу: спрашивал у врачей, как выздороветь, в то время как следовало спросить себя, почему я должен поправиться. — 3 —
|