Видеозапись

Щагин, знавший обоих Дементьевых, охотно взялся эту встречу устроить. Но позвонил в тот же день необычайно огорченный: «Нет, не хочет Петр даже слышать об этом. И Коля с ним согласен. Петр обижен за сегодняшнее отношение к нему. Нет у него желания ни о чем разговаривать. „Все равно, – сказал, – твой журналист всей правды не напишет. Словом, не хочу – и точка. Плохо мне и грустно. И старый я уже, чтобы на другое надеяться“.

И я был расстроен не меньше Владимира Ивановича. И обижен – не за себя, разумеется, а за Пеку. Как же, всетаки получается, что человек, присутствующий не просто в истории, но, как я уже замечал, в легенде, не окружен должным вниманием? Как легко, оказывается, произнести веселое прозвище Пеки, пересказать со слов футболистов старшего поколения остроумнейшие эпизоды с его участием – и как не остается ни у кого потом времени разобраться и проследить: все ли благополучно в частной жизни и в быту у ветерана, которому мало благодарных воспоминаний и упоминаний в торжественные дни различных дат и юбилеев, благодушных печатных отметок по тому или иному случаю. Ветеран хочет – и достоин – жить и действовать по мере сохранившихся в нем сил. Ему мало истории, ему нужен повседневный интерес к себе. Он вправе рассчитывать на постоянное внимание к своей судьбе. А мы его утешаем бронью на миф. Забываем мы, что ли, что выдающийся спортсмен, то есть спортсмен, отдавший спорту лучшее и главное из того, что было в нем и у него, большую часть своей жизни – ветеран. Спортивный век всегда был короток и становится еще короче – хотим мы того или не хотим. Стало быть, надо что‑то думать сообща. Мы же вот спокойно и просто говорим, что искусство требует жертв. Почему же в случае со спортом мы умалчиваем о неизбежности жертв? В режиме ререкальной лампы нередко трудятся люди во многих отраслях и областях наук и знаний, где и аплодировать вовсе не принято и в голову не придет, где и самый прославленный человек не бывает на виду, никто не узнает его на улице, не приклеивает его портрет к ветровому стеклу автомашины и не просит у него автограф, журналисты не спешат к нему за интервью и не торопятся с жизнеописанием из‑за сложностей, связанных со спецификой профессии и малой выигрышностью натуры, и прочее, и прочее. Скорее всего, эти люди, трудящиеся в сфере, не связанной с непременной публичностью, и более душевно закалены – и ни возраст, ни перемена в отношении к ним не способны оказать на них столь сильного воздействия, столь сильно ошеломить, оскорбить происходящей почти неизбежно переоценкой ценностей так катастрофически огорчительно, как людей, привыкших к продолжительной неизменности общественного внимания.