|
Библиофил же к понятию «книголюба», как думается, как это вытекает из трудов и мыслей П. Н. Беркова, добавляет пафос собирательства. Коллекционирование, дань восхищения которому воздавали и Гёте, и Эйнштейн, и которым в наше время прославился Н. П. Смирнов-Сокольский и сам П. Н. Берков, — благородная, зажигающая и огнем этим очищающая человека страсть, — как раз та «окраска», которая отличает библиофила от книголюба вообще. Собирать — искать! Открывать! Находить! С облегчением (про себя лучше, нежели вслух) вздыхать: «Наконец-то»… Все это — радости. Они были подвигом порою, когда надо было спасать и восстанавливать разоренные вражеским нашествием музеи и книгохранилища, они были и бывают восторгом открывателей во время экспедиций за старинными рукописями и печатными книгами, при разборе архивов и запасов. Они могут быть следствием или наградой длительных поисков и многолетних попыток напасть на след желанной книги, произведения любимого мастера, именно такого (или «именно этого»!) экземпляра книги, эстампа, рисунка, чего угодно еще. Собирательство — чудесная, умная и правильная деятельность человека у нас, при советском строе. Она оборачивается отвратною торгашеской жадностью и влечет за собою или преступное, или смешное предпринимательство подделок и обманов в мире монополий. Думается, что призвание коллекционирования, составление собственной библиотеки, большой или малой, специализованной или универсальной, — как раз то, что является отличительным признаком библиофила как такового. С другом книги и с книголюбом вообще библиофила роднят чувства любви и уважения к книге как к слову или как произведению издательски-типографских (или, для изучателей древности, рукописных) процессов, но для библиофила открыты три основные радости или награды его творчества. Это радость находок. Это радость личного общения. И последняя и самая высокая — радость дара. Отдачи добровольной и ничего не дающей, кроме высокого морального удовлетворения, что, понятно, является субъективным, необязательным… И не столь частым! В чем радость личного общения с книгой, которую библиофил (наконец!) нашел или получил? В чувстве собственности? — Нет, это недостойно, это снимает и умаляет социальное высокорадующее удовлетворение, которое испытывает библиофил, когда он гордится не тем, что он имеет, а тем, что показывает, изучает, т. е. предоставляет свой образцовый экземпляр другим. Или библиофилия — в чувстве владения «редкостью», небывалым «уникумом», неповторимым и особенным чем-либо? Здесь столь часто закономерная гордость может переключиться в самодовольство, в чванство. Библиофил не библиоман, охотящийся неизвестно за чем и неведомо почему и прячущий свои книги, которые он не читает и никому не показывает. Но есть и весьма неприятный тип библиофила — хвастуна, себялюбца, который готов свои книги демонстрировать не ради них самих, а ради — себя. «Вот какой я». «У тебя-то нет, а у меня есть». «У меня экземпляр особый, вот здесь — опечатка, а в твоем обычном экземпляре ее нет» (это последнее — французская эпиграмма XVIII в.)… — 5 —
|