Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков

Однако приобщение образованных людей к Церкви началось в России слишком поздно. Первый обмен мнениями между просвещённой интеллигенцией и представителями Церкви состоялся лишь в самом начале XX века, в кружке, организованном семьёй Мережковских. Хотя основание диалогу и было положено, члены этого кружка не являлись, как правило, воцерковленными христианами и вели разговор с церковнослужителями как бы снаружи, оппонируя им (возможно, поэтому дискуссии завязли во второстепенном).

Это было следствием того, что в XIX веке «разрыв между передовой частью общества и Церковью принял непримиримые формы» [9]. Русская интеллигенция в большинстве своём видела в Церкви не оплот просвещения и духовности, а врага — воплощение косности, имперского авторитаризма, социального индифферентизма.

И действительно, в Церкви по–прежнему торжествовала спиритуалистическая оторванность от мирских проблем в сочетании с полуязыческим бытовым культом. В ней практически не было места настоящей молитве и необходимых людям мистических переживаний. Отсутствовала и настоящая проповедь о Христе, которая предполагает наличие подлинного духовного опыта у пастырей–проповедников.

Это византийство, пропитанное ересью монофизитства и унаследованное русским православием, было в принципе, по словам В. Соловьева, противно христианскому прогрессу. Оно «желало свести религию к догматической формуле и литургическому обряду, скрывало антихристианство под личиной Православия. Такое византийство должно было в своём нравственном бессилии погибнуть под напором открытого и честного антихристианства и ислама» [10].

Кончилось это тем, что в XX веке пути Церкви и интеллигенции диаметрально разошлись, а советская атеистическая интеллигенция просто унаследовала безбожие интеллигенции русской. Только очень немногие представители образованного сословия поняли антигуманный характер грядущего большевизма и попытались сознательным участием в деле христианского просвещения изменить ситуацию в стране. К числу таких людей относятся Н. Бердяев, С. Франк, С. Булгаков, Г. Федотов, обогатившие сокровищницу российской духовности уже в эмиграции (они спаслись от сталинских репрессий благодаря тому, что их изгнали из страны в начале 20–х годов). Были, вероятно, и другие, кого мы не знаем, или те, кто погиб в лагерях, как отец П. Флоренский.

3