|
— Вот именно. Заглянули в окно. — Что же он делал? — Ходил взад-вперед. Туда-сюда, туда-сюда, как маятник. Они целый час глядели, а он все ходит и ходит. И приговаривает : «Это Ней виноват… Это Суль виноват… Жозефина виновата… Россия виновата… Англия…» Маленький, жирненький, усталый какой-то, ходит и ходит. — Значит, город так и будет расти? — спросил я. — Вот именно, — отвечал толстоносый, — но можно принять меры. — Какие же? — Между нами говоря, этим я сейчас и занимаюсь. Что у нас плохо? Склочность, вы скажете? Нет. Таков человек. Он и на земле таким был. Плохо то, что здесь нет потребностей. Все у нас доступно, правда — не первый сорт, зато делать ничего не надо, только представь себе — и готово. Другими словами, у нас нет экономической базы для совместной жизни. Если бы людям был нужен настоящий магазин, они бы около него и селились. Общество зиждется на нужде. Тут-то я и вмешаюсь. Я еду не ради здоровья. Честно говоря, вряд ли мне там понравится. Но если я привезу к нам вниз настоящие вещи, тут же возникнет спрос. Открою дельце, люди ко мне стянутся. Централизация! На них на всех двух улиц хватит. Мне — выгода, им — польза. — Вы думаете, если им придется жить рядом, они будут меньше ссориться? — Как вам сказать… Поставим вопрос иначе. Их можно будет утихомирить. Заведем полицию. Вобьем в них порядок (тут он понизил голос). Все лучше… Безопасней… — А какая опасность? — начал я, но он толкнул меня, и я понял, что надо спросить иначе. — Простите, — начал я снова, — если им все так доступно, зачем им настоящие вещи? — Ну, как же! Им нужно, чтобы дом защищал от дождя. — А эти не защищают? — Конечно, нет. Куда им! — Зачем же их строить? Он нагнулся ко мне. — Все ж, безопасней как-то… — прошептал он, — вроде бы вернее… Теперь-то ничего, а вот потом… Сами понимаете… — Что? — спросил я, невольно понижая голос. Он что-то беззвучно произнес, словно думал, что я умею читать движения губ. — Говорите громче, — сказал я. — Скоро стемнеет, — еле внятно пробормотал он. — Вы хотите сказать, — уточнил я, — что ночь действительно настанет? Он кивнул. — А при чем тут дома? — спросил я. — Ну… Кому тогда приятно оказаться без крова… — Почему? Он что-то сказал так быстро и тихо, что я несколько раз попросил его повторить. Наконец, он повторил, довольно сердито, — те, кто шепчет, часто сердятся — и я спросил по забывчивости громко: — Кто это «они»? Чего вы боитесь? Почему они выйдут, когда стемнеет? Чем защитит воображаемый дом? — Эт-та что такое? — крикнул высокий пассажир. — Разболтались! Шепчутся, видите ли! Слухи распускают! Эй, Айки, заткнись! Кому говорю! — 5 —
|