Один современный миф

Расщепление единого и превращение его в «тетраду» можно сравнить с делением горизонта на четыре стороны или с делением годового цикла на 4 времени года. Таким образом, в акте осознания находят свое проявление четыре фундаментальных аспекта целостности или, по меньшей мере, приближения к целостности и отношения к ней. Все это, впрочем, никому не мешает умозрительно предста­вить себе существование еще трехсот шестидесяти других аспектов. Названные мною четыре аспекта указывают все­го лишь на то обстоятельство, что человеческому разуму свойственно естественным образом делить «круг» или «це­лостность» по меньшей мере именно на столько частей.

В историях болезни моих пациентов я очень часто стал­кивался с символом тетрады (IV), значительно реже — с символом триады (III) и совсем редко — с символом пен­тады (V). Надо сказать, что моя клиентура всегда отлича­лась интернациональным составом; благодаря этому у ме­ня было много возможностей для сравнительных наблюде­ний над этническими особенностями. Я обнаружил, что все без исключения «триадические» мандалы исходили от па­циентов-немцев. Мне кажется, что это каким-то образом связано с второстепенной ролью, которую типическая фи­гура «анимы» играет в немецкой художественной литера­туре — в отличие от романов французских или англо-сак­сонских авторов. В противоположность основной, обычной структуре 3+1 триадическая мандала — если рассматри­вать ее с точки зрения целостности — имеет структуру 4-1. Четвертая функция, диаметрально противоположная пер-

1) «Функции сознания», о которых говорит здесь Юнг, сводятся, таким образом, к ощущению, мысли, чувству и интуиции.

вой и главной, — это недифференцированная, низшая функция, характеризующая слабую сторону, «тень» лич­ности. Если она не представлена в символе целостности, это означает существенный перевес сознания.

Пятое противопоставление касается различия между за­гадочным высшим миром и миром человеческой повседнев­ности. В этой оппозиции заключен самый главный конт­раст; в той или иной форме она находит свое выражение во всех исследованных нами примерах. Она всегда, словно преднамеренно, производит глубокое впечатление, как ес­ли бы она была своего рода вестью, посланием. Горизон­тальному измерению нашего сознания — сознания, заме­чающего только движение материальных тел, — противо­поставляется другой порядок «сущего»: измерение «душев­ной субстанции». Все, что мы могли бы более или менее уверенно сказать об этом измерении, касается психической сферы: математических абстракций с одной и сказочного, легендарного и мифологического содержимого — с другой стороны. Если рассматривать число не просто как изобре­тенный нами инструмент для счета, но как нечто откры­тое нами, то в силу своей мифологической природы оно принадлежит к миру «богоподобных» человеческих и жи­вотных образов и столь же архетипично, как и они. Число обнаруживает свою принадлежность к классу «божествен­ных» фигур людей и животных, и, подобно последним, ар­хетипично. Но в противоположность им число к тому же еще и «реально», ибо, будучи объектом, связанным со сче­том, оно принадлежит одновременно и к сфере опыта — как количество. Таким образом, число, относящееся как к физически познаваемому, реальному миру, так и к миру воображаемому, перебрасывает «мост» между этими двумя мирами. Хотя воображаемое и нереально, оно тем не менее действенно. В его действенности сомневаться не приходит­ся — особенно в наше время. Человека непосредственно затрагивают не столько поведение, недостаток или чрез­мерное изобилие тех или иных физических объектов, сколько овладевшие им воображаемые представления об этих объектах, способ их постижения.