|
Путешествуя по тверской земле, Пушкин зимой 1829 года приехал к друзьям своим Полторацким, владевшими Грузинами. «Усадьба поражала своей громадностью. Дом... по масштабам и отделке мог бы называться дворцом. Кроме огромной с хорами залы и знаменитой внизу галереи, в его трех этажах и двух смежных флигелях было до 120 комнат... Церковь напоминала скорее собор» — так было во времена Пушкина. Я побывал в Грузинах 29 декабря 1990 года. Все разрушено, загажено, все словно проклято своими обитателями, причем не душевнобольными, которые стремятся поддержать здесь хотя бы элементарный порядок, а бесчисленной обслугой — этими вроде бы здоровыми людьми. Во времена Пушкина это было самое богатое поместье в Тверской губернии, сейчас и бывшая губерния хуже некуда, и поместье нищее, заплеванное, символизирующее беды, обрушившиеся на тверскую землю, беды, единственным виновником которых является сам наш народ. Почему я рассказываю вам, читатели, об этом? Почему вспомнил о своей поездке в это Богом и людьми не столько забытое, сколько проклятое место? Вспомнил я об этом потому, что три четверти всех обителей дома инвалидов в Грузинах страдают болезнью Дауна. Жил бы случайно встреченный мною в Виллер-Коттре дауненок в Тверской области, быть бы ему в доме инвалидов, а не ходить — ухоженным, воспитанным, благопристойным — по улицам родного города и не вести с заезжим иностранцем беседы об авторе «Графа Монте-Кристо». А на тверской земле, между прочим, психиатрическая помощь куда лучше, чем в большинстве областей бескрайней России. На стене обшарпанного, грязного, полуразвалившегося дома инвалидов в Грузинах прикреплена мемориальная доска: мол, Пушкин здесь бывал. И стихи выбиты: Докучный шум столицы и двора, Как счастлив я, когда могу покинуть Уйти опять в пустынные дубравы, На берега сих молчаливых вод. Что сочинил бы поэт, если бы побывал здесь через 170 лет и увидел здесь не Полторацких, а обитателей дома инвалидов, переведенных бесчеловечной идеологией в разряд полулюдей — полуголодных, полураздетых, лишенных почти всех признаков приобщения к цивилизации? Нет, читатели мои, дело не только в биологических дефектах тех или иных людей, дело в первую очередь в дефектах того общества, в котором находятся эти люди, дело в совести, в справедливости, в милосердии, а все они невозможны без свободы. Думая о бедах людей, нельзя не думать об улучшении общества — вот почему я пишу свои книги, которые, казалось, о психиатрии, а на самом деле о том, как страшно жить в несовершенном обществе, построенном несовершенными существами, именуемыми себя людьми. — 15 —
|