|
Два
Вниз по лестнице через две ступеньки. Бегом мимо стены, покрытой надписями: «Эйми шлюха», «Лорен сосет за бесплатно», «Звоните Тоби, кто хочет потрахаться». Через парадную дверь на улицу. Майки свернул влево, обогнув валявшиеся на тротуаре обертки от гамбургеров и пивные банки и двух старых бомжей с тележками, занимавшими всю мостовую, и ускорил бег. Прочь от дома, от толпы детей у магазинчика Аджая, завтракающих колой и чипсами, от лавки мясника, лавки с бейсбольными карточками; скорее вперед, к главной улице.
Серое небо нависло над головой. Пахло дизелем и рыбой. Он пробежал рынок. Продавцы только расставляли лотки; овощи и фрукты яркими пятнами мельтешили перед глазами. На скамейках, как обычно, тусовались одни и те же люди. Он миновал девушку с коляской, женщину, подсчитывающую мелочь у магазина, старика с костылем, старуху, вцепившуюся ему в рукав, — оба были крошечные и сгорбленные .
Он решил бежать и не останавливаться, пока не доберется до места. А потом растереть Тома Паркера в труху. Том Паркер никогда не состарится.
На светофоре какой — то парень высунулся из машины и посвистел вслед девчонке:
— Улыбнись, крошка!
Та показала ему средний палец, потом увидела Майки и улыбнулась:
— Эй, Майки!
Он задержался, поджидая, пока она перейдет через улицу.
— Сьенна, привет. Мне сейчас некогда. Она прижалась к нему, поцеловала в губы.
— Ты весь вспотел.
— Бежал.
— Не от меня, надеюсь?
Он пожал плечами: мол, сложно объяснять.
— Мне пора.
Она сложила руки на груди и нахмурилась:
— Мы сегодня увидимся?
Ему казалось, что мир вдруг стал больше, настойчивее, и все давили на него со всех сторон и о чем-то просили. Он взглянул на нее, пытаясь почувствовать то же, что минуту назад, когда увидел, как она машет, — хоть какой-то намек на теплоту.
— На работу заходи, — буркнул он. — Я не против.
— Не против? Что ж, спасибо большое. — Она еще крепче обхватила себя руками и пошла прочь, не оборачиваясь.
Он ей не подходит. Ему вообще казалось, что он никому не подходит. Он вечно что-то делал не так. Девчонки задавали слишком много вопросов и всегда рассчитывали, что ты угадаешь, что у них на душе, а он не умел читать мысли.
Он уже потерял несколько минут, потерял скорость. Он снова побежал. На этот раз прочь от главной улицы, по извилистой Лоуэр-Роуд. Компания подростков медленно шла в одном направлении; ближе к школе их становилось все больше. Карин сейчас должна быть с ними. Он выбежал на проезжую часть, чтобы не сталкиваться с ними, и пробежал мимо учительской парковки и ворот. Замер на месте, увидев друзей Карин на мосту: четыре девчонки сбились в стайку и смотрели на воду. Одна из них его заметила и толкнула остальных; они обернулись, как по команде.
Ему бы остановиться, подойти к ним и рассказать, как у Карин дела, поблагодарить за открытки и подарки, которые они присылали. Но он знал, что будет, сделай он так, — они станут расспрашивать. Когда она захочет нас увидеть? Почему не отвечает на сообщения? Когда суд? Думаешь, она когда-нибудь вернется в школу? И тогда ему придется отвечать, что он не знает, что ничего не изменилось с тех пор, как они задавали ему те же самые вопросы в прошлый раз.
Он выдавил улыбку и помахал. — Некогда, — крикнул он.
Быстрей, огибая машины, через перекресток, мимо вокзала и дальше, по Норвич-Роуд... Раз-два, как солдат-пехотинец. Он бежал и думал о Карин. Другого брата у нее нет, и его задача — о ней позаботиться. Он никогда ничего подобного не испытывал — ужасное чувство ответственности. Чувство, что он совсем взрослый, взрослый мужчина, что у него есть цель. Он вполне способен на это, вполне. Это будет легко. Он нащупал в кармане ключ — тот никуда не делся. Майки почувствовал, что ключ там, где и должен быть, что он поступает правильно.
Ноги уже подкашивались. Вкус во рту был соленым, словно море в этой части города впиталось в воздух. Здесь он был свежее, дышалось свободнее. Да ц, дома так не липли друг к другу. Рэттон-Драйв, Акация-Уок, Уилбур-Плейс... Даже названия улиц тут были другие, и деревья как будто выше.
Он перешел на бег трусцой и выбежал на дорожку — точь-в-точь картинка из журнала о загородной жизни. Вот и ворота. А за ними — дом с лужайкой и окнами, с занавесками, просторный, сияющий. Перед домом припаркован «ягуар».
Майки перемахнул через ворота и пошел по усыпанной гравием дорожке к дому. Сейчас он постучит в дверь, и все изменится навсегда. Он знал это, словно давным — давно его судьбу предначертали и скрепили печатью. Он убьет Тома Паркера и будет стоять и смотреть, как его мозги стекают по крыльцу.
Молоток на двери был медным, в виде головы льва с пышной гривой и золотыми глазами. Он трижды ударил с силой. Хотел, чтобы они сразу поняли: он не шутит.
Но ничего. Никто ему не открыл.
Вместо этого за дверью повисла тишина, будто все разом замолкли и прислушались, будто даже мебель внутри шикарного дома затаила дыхание и стала ждать. Он оперся о стену: закружилась голова — и снова постучал.
Дверь открыла девчонка. На ней были юбка и футболка. Руки и ноги почти не прикрыты. — Что вам? — спросила она.
Девчонку он никак не ждал увидеть. Да еще одного возраста с Карин. Он едва нашел в себе силы взглянуть ей в лицо.
— Вы из ресторана? — проговорила она.
— Что?
— Еду привезли?
Может, он не в тот дом попал? На всякий случай проверил номер на двери — номера не было. Заглянул внутрь, в коридор, как будто это могло дать какой-нибудь намек. Коридор был огромный — деревянные полы, роскошные ковры. Стол, скамейка, подставка для зонтиков, место для сапог и ботинок.
— Маму позвать? — спросила девчонка.
Он снова взглянул на нее — коротенькая юбочка, футболка с фиолетово — голубым орнаментом, волосы затянуты в хвостик, подпрыгивающий за спиной.
— Ты сестра Тома Паркера? — спросил он.
— Да.
— Он дома?
Ее глаза сузились до щелочек.
— Нет.
Где-то в доме залаяла собака. Потом перестала. Тишина.
— А где он тогда?
Она вышла на порог, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней:
— Ты друг его, что ли?
— Да.
— Тогда сам должен знать, где Том. Майки нащупал ключ в кармане:
— Ну, я знаю, что сегодня слушание. Просто хотел спросить, когда он дома будет.
— Мы не знаем.
Прошло несколько секунд, а может, и минут. Тут он впервые заметил красный шрам, тянущийся от угла ее губ по подбородку. Она увидела, что он рассматривает шрам, и с вызовом ответила на его взгляд. Он знал девчонок достаточно, чтобы понять: шрама она стыдится.
Он улыбнулся:
— А как тебя зовут?
Она покраснела, но не отвела глаза:
— Папа написал на страничке Тома в «Фейсбуке», чтобы друзья знали, как у него дела.
Майки пожал плечами:
— Я несколько дней компьютер не включал.
— Вы с ним вместе в колледже?
— Ага.
— Что-то я тебя раньше не видела.
В городском колледже он однажды был — ездил узнать про курсы для управляющих ресторанами. Ее замечание его не смутило.
— А у меня времени общаться почти нет: учеба все отнимает. Не хочу напортачить с экзаменами.
Она, кажется, разделяла его волнения, потому что лицо ее смягчилось.
— Мне можешь не рассказывать. У меня экзамены в мае, а я пока вообще ничего не делала.
Май еще через сто лет, чего она беспокоится? Но стоило ей поделиться этим, как что-то в ней изменилось. Она наклонилась к нему чуть поближе, будто вдруг решила, что ему можно доверять.
— Послушай, — сказала она, — у нас тут попозже будет праздник.
Праздник? В честь того, что ее братца отпустили под залог?
— Приходи, если хочешь. Том будет рад сегодня увидеть друзей.
Но не успел он ответить, что думает по этому поводу, как из-за угла дома вышла женщина и энергично помахала.
— Ну, наконец-то, — воскликнула она. — Я уже испугалась, что вы вообще не приедете.
Девчонка смущенно взглянула на него:
— Она думает, ты из ресторана.
Женщина подошла ближе, размахивая папкой с бумагами и глядя на Майки:
— Вы же из «Приятного аппетита»?
— Нет, мам, — со вздохом ответила девушка.
— А откуда тогда? Шатер привезли?
Он знал, что нужно что-то ответить, объясниться, но мог думать лишь об одном: мать сразу поймет, ее не одурачишь, как дочь. И тогда она позовет собаку, охранников, вызовет полицию, наконец.
— Это друг Тома, мам.
— А-а... ясно. Том будет позже.
— Я ему так и сказала.
Мать Тома Паркера повернулась к ней:
— Все нормально, детка. Иди делай уроки. Девчонка улыбнулась Майки, вошла в дом и закрыла
за собой дверь. Он остался наедине с матерью.
— Надеюсь, ты не против, — сказала та. — Мы все сегодня очень заняты.
Он ненавидел ее. За то, что даже она не знала, кто он такой; за то, с какой легкостью развернула его у двери.
— Приходи на праздник. Друзьям Тома мы всегда рады. — Она быстро ушла прочь, прижимая папку к груди; зад у нее был костлявый и почти не раскачивался. Мясца нет, вот и пружинистой походке неоткуда взяться.
Он постоял на пороге еще минуту, думая, не издевается ли над ним Бог. Окинул взглядом дорожку, деревья вдоль забора, изгородь — как все это отличалось от их квартала, где все жили скученно: один дом — много квартир. Где машины, крики, хлопающие двери, звуки чужих жизней...
Ключ в кармане куртки впился в ребра. Майки дважды обошел вокруг «ягуара», улыбнулся. Карин говорила, что у ублюдка крутая машина. И верно: желтая, как канарейка, и так чисто вымыта, что в стеклах отражается небо.
Это было просто, как провести ручкой по бумаге, а когда он представил, сколько денег уйдет на ремонт, у него аж на душе потеплело. Он провел ключом ровную линию, у дверцы описал зигзаг, прорвал обивку на руле и откидной крыше, как будто открыл консервную банку ножом, обведя по окружности, а потом приподнял крышку. Казалось, еще немного — и «ягуар» закровоточит.
Но нет, за кровью он вернется позже.
— 2 —
|