|
То, что я предложил ей поехать со мной в Романце, в глубине души того не желая, ясно отражает сущность наших отношений в последнее время: я должен был постоянно отдуваться за все. На то было много причин, я не собираюсь сейчас их перечислять, боюсь, мои доводы покажутся однобокими — это ведь будет только моя точка зрения. Не хочу плохо говорить об Александрине. Я отдувался по разным причинам, чаще всего вполне обоснованным, но, главное, я не мог откровенно поговорить с Алекс, я боялся ущемить ее гордость, вызвать обиду, гнев. В конце концов я начал врать, делать то, чего не хотел, и говорить то, чего не думал. Александрина, разумеется, это чувствовала, подозревала, что я лгу ей, я отнекивался, чтобы избежать конфликта, она начинала беситься, я вел себя как ни в чем не бывало, пел сладкие песни: «Никаких проблем, дорогая моя, уверяю тебя, это доставит мне огромное удовольствие». Ей на это было нечего сказать, и она приходила в ярость, обвиняла меня в лицемерии, а я терпел ее грубость, ее бешеные взгляды, я копил их в себе, я все держал в себе. Разве это не полный облом в любовных отношениях? И кто виноват? Я, сладкоголосый лицемер, раздражающий Александрину? Или она, фурия, гарпия, терроризирующая мужа? Сложно разобраться, правда? Прямо как в истории о курице и яйце. Непростая штука. Хотя я — уж прости меня — один-единственный раз выскажусь однобоко, но зато откровенно: я думаю, что с более мягким человеком, чем Алекс, я смог бы быть более честным и открытым, самим собой короче. Ну ладно. На самом деле, чтобы во всем этом разобраться, нужны детали. Надо окунуться с головой в личную историю каждого из нас, поговорить о детстве, об образовании, о психологических потрясениях. Но сейчас не время и не место. Итак, я, совершенно разбитый и в полном одиночестве, приезжаю в Романце. На дворе начало сентября. Я чувствую страшную вину из-за того, что изменил, и одновременно пребываю в наивном неведении относительно того, что мне тоже изменили. Потому что месяц назад Александрина из банального чувства мести, из желания отыграться и, конечно же, из страха подохнуть с тоски изменила мне с мобалийцем в своем трахательном номере в отеле Кодонга. Ручаюсь за то, что она не только целовала его, этого своего мобалийца, во всяком случае не только в губы, уж будь уверен. Прости меня, все это так мерзко — я не хотел оскорбить мобалийца… Э-хе-хе! Я просто жалок, не знаю, что со мной творится, это даже не смешно, я не контролирую свой язык. Мне просто надо позлословить, понимаешь? И потом, немного злости вовсе не мешает умению над всем посмеяться, правда? — 8 —
|