Лабиринт розы

Снаружи был завораживающий покой. По фасаду расползлись поздние побеги глициний. Если не замечать легких признаков запустения вроде неподстриженной лужайки или неподметенных дорожек, то ничто в доме не выдавало семейной трагедии, из-за которой это жилище опустело на долгие месяцы. После внезапной кончины матери Уилла, ставшей для всех ужасной утратой, никто больше не изъявлял желания наведываться в коттедж, хотя, если выдавались трехдневные выходные, из их дома в Гемпшире добраться сюда ничего не стоило. Здесь было ее царство, ее убежище, где она с радостью предавалась живописи и садоводству, и ее призрак все еще обитал в каждом уголке жилища, даже при солнечном свете. Отец страдал молчаливо, почти не разговаривал и все время пропадал на работе, чтобы не изводить себя лишними мыслями. Алекс вроде бы принимал все как есть, но никого не впускал в свои сокровенные переживания. А Уилл был воистину мамин сын: живо откликался на все, что происходило вокруг, а отношения с людьми наполнял свойственной ей пылкостью. И здесь, в ее волшебном уголке, он очень скучал по ней.

Он пробежался взглядом по короткой, посыпанной гравием тропинке, ведущей от дороги к входным дверям, но не заметил там ничего необычного. Пустота, граничащая с разочарованием,— но так даже лучше. Кажется, никто толком не знает — или не хочет знать,— куда он запропастился, по крайней мере пока. Уилл стал непроизвольно поигрывать серебряным украшением, подвешенным у него на шее на короткой цепочке, потирая вещицу между пальцами. Затем он отправился в розарий.

Мать потратила более двадцати лет на создание коллекции старых сортов в знак уважения к знаменитым садоводам; от такого разнообразия не отказался бы и Мальмезон[1]. Она рисовала свои розы, вышивала их, добавляла в пищу; но если они и заметили ее отсутствие, то никому не шепнули об этом ни словечка.

Среди клумб красовался фонтан с выложенной на дне разноцветной мозаикой из фарфоровых осколков — Уилл был еще ребенком, когда мама собственноручно сложила ее. Черепки образовывали спираль, а в самый центр она поместила изображение Венеры — покровительницы роз. На Уилла эта мозаика оказывала прямо-таки магнетическое действие.

Мельком удостоверившись, что его жизнерадостно-желтый, но чрезвычайно замызганный после множества пройденных миль мотоцикл мирно стоит в тени дома, он вернулся на кухню. Аромат хорошего кофе вернул его к действительности. Уилл запустил пальцы в нечесаную шевелюру. Вымытые волосы уже просохли на теплом ветерке, но срочно нуждались в стрижке. Лучше заняться этим до воскресенья, когда состоится их семейный обед по случаю дня рождения Алекса: в его отношениях с отцом и без того пробежал холодок, и имидж бродяги может только ухудшить дело. Его более благопристойный братец всегда причесан как следует, одет опрятно, а вот Уилла, проведшего в Риме больше месяца, в конце его пребывания там уже принимали за местного. Это его вполне устраивало: везде, куда бы Уилл ни приехал, он стремился раствориться в толпе.