|
– Много нужно? – Двести баксов. – Тебе надолго? А-то ведь у меня скоро свадьба. – На неделю. Не больше. Нина такой умный человек, что когда у нее спрашивают деньги, она никогда не предлагает советов. Вот и теперь она встала, открыла дверцу стенки, постояла, что-то разглядывая внутри, вытащила откуда-то и протянула мне четыре пятидесятидолларовые бумаги. – Я не подведу тебя, – я знал, что Нина все понимает, но какой-то дискомфорт для меня все-таки был. – Знаю. Ты честный. – Как-то не ловко. – Перестань. Увидимся в этой жизни. – Конечно. Тем более, что другой жизни у нас не будет. И тут в глазах у Нины появился крошечный, совсем секундный чертик. Такой, какой может появиться в глазах только у настоящей женщины: – Кто знает… … Город, в котором я живу, маленький, пристоличный, сытенький. Зеленая, я бы сказал, зона, если бы не депутаты-коммунисты, которые с удивительным постоянством проходят по нашему округу. Впрочем, и на красный пояс наш городок не тянет – уж больно он удобный. И от Москвы, н6е то, чтобы далеко, но, все-таки, не под боком – минут пятнадцать, если не попасть в пробку. Может, потому олигархи, мафиози, поп-дивы и депутаты любят его окрестности с одинаковой прилежностью. И одинаковой безразличностью. Так как городок не большой, то все близко, и от Нининого дома до моего всего два шага. Нечего удивляться тому, что, сделав первый шаг, я увидел машину своего младшего сына Сергея у подъезда моего дома… …Когда моя первая жена хочет меня уколоть, она говорит: – Ты никогда не занимался воспитанием своих детей. И я не спорю с ней, потому, что отлично понимаю, что, в сущности, хорошо устроился: она одевала, кормила, растила наших сыновей практически одна. Ей было очень трудно на этом пути, а я находился где-то на обочине – совмещал в одном лице звание отца и должность блудного сына. И дети – это наша общая радость, и мой личный стыд. Хотя, они и не держат на меня зла. Они. Но – не я сам. Кстати, то, что я не пытался заниматься воспитанием своих сыновей, не то, чтобы неправда, скорее неистина. Эти две меры адекватности, в данном случае не дополнения, а самостоятельные безличные предложения. Или, наоборот, очень личные. Когда-то давно, когда мой старший сын учился в десятом или одиннадцатом классе, я позвонил ему и сказал: – Ты растешь, сынок, и пора нам поговорить о вещах, о которых ты можешь поговорить только с папой. Вряд ли можно догадаться о том, какого цвета были мои уши, когда я это говорил. Но я честно проштудировал «1001 вопрос про это» и «Половое воспитание ребенка в школе». И, когда сын зашел ко мне, я, нацепив очки – сам не знаю, зачем это сделал, потому, что в очках только читаю, но я был достаточно подготовлен для того, чтобы не пользоваться шпаргалками – собрался для начала рассказать сыну о том, что у девушек бывают разные периоды, как сын остановил меня: — 11 —
|