Между строк

Теперь ты знаешь, что я говорю о тебе за твоей спиной, и, пожалуйста, прости, если в искренности я зашел слишком далеко.

Малгося, я очень рад, что нам предстоят очередные дни. И очередные ночи.

Сердечный привет,

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

P. S. Высоцкий...

Помню тишину в польских СМИ в июле 1980 года, когда он умер. Его похороны стали второй спонтанной демонстрацией (около 40 тысяч человек), происшед­шей в стране, где демонстрации всегда были прекрас­но срежиссированы. Первая имела место в феврале 1921 года, когда хоронили Петра Кропоткина, послед­него русского анархиста. Высоцкий и Кропоткин были похожи друг на друга своей любовью к истине.

Володя Высоцкий...

«Голос молчаливого народа», как называли его ли­тераторы. Песни Высоцкого всегда привлекали при­стальное внимание литературных критиков, полити­ков и цензуры. А люди просто любили его, они вни­мали тем истинам, которые он нес им в своих песнях. Его могила в Москве — место настоящего паломниче­ства, такое же как могила Джима Моррисона на па­рижском кладбище Пер-Лашез. Завидую твоей встре­че с творчеством Высоцкого...

Варшава, вечер

Януш,

когда ты называешь меня Малгожатой, я чувствую себя так, словно мне сто лет, а мне бы этого вовсе не хотелось. Пока. Неправда, что я доминирую над лю­бым мужчиной. Я понимаю, что это своего рода веж­ливость с твоей стороны, но я в ней не нуждаюсь. Не хочу оставлять этот вопрос неразъясненным. Речь идет вовсе не о доминировании, а о настоящем парт­нерстве. Мне никогда не приходило в голову сопер­ничать с мужчинами по принципу «он лучше — она хуже, она лучше — он хуже». Я не боялась их, не со­ревновалась с ними только потому, что они носили брюки. Но это, в свою очередь, не мешало мне сме­яться вместе с ними над одними и теми же анекдо­тами и смотреть футбольные матчи. Такое понимание разделения на женское и мужское делает женщину сильной, ведь она знает, что за ней стоит не приду­манное, а настоящее партнерство. И что интересно, она не перестает быть женственной. Несмотря на это, я не раз слышала о себе мнение — и, пожалуй, чаще от женщин, — что я ледяная глыба и потому не люблю мужского общества. Все это чушь. Потому что именно мужчины и беседы с ними сделали из меня «публич­ного» человека, а то, что они продолжают со мной разговаривать и порой в этих разговорах впервые, быть может, раскрываются, я рассматриваю как насто­ящий успех. И профессиональный тоже. Почему они со мной разговаривают и не лгут? Я не знаю, есть ли в этом моя заслуга и в чем здесь секрет. В том, что я «ледяная глыба», или в том, что люди решаются со­вершить со мной своего рода «восхождение»...