Карлики

Не могу не упомянуть, что в некоторых отношениях вы были в большей или меньшей степени на высоте.

Если согласиться с тем, что я бог, то бог бесплодия и раскаяния. Я для вас никогда ничего не делал. А ведь, пожалуй, стоило. Я постараюсь. Я пробудился. Я смотрю на мир широко открытыми глазами.

Ты можешь принимать это или отвергать. Однако я думаю, стоит вспомнить, что любой амбар, в который не закладывают зерно, рано или поздно будет заброшен и разрушится. Так что меня на этом не проведешь. Я еще переверну не один мир, когда найду свой рычаг. Можешь считать, что тебе повезло, не забывай только о чувстве меры.

Конечно, для того, чтобы уничтожить тебя, мне не придется прикладывать особых усилий. Все, что от меня потребуется, – оставить тебя в покое и позволить быть таким, каким ты хочешь быть. Я бы мог наложить на тебя проклятие, о силе которого ты можешь только догадываться. Но я не хочу, чтобы у тебя или у кого‑то еще появился повод для мести. Мне не нужно тебя проклинать. Нет предела тому, что противоречит здравому смыслу и инстинкту самосохранения. Но поверь: сила за мной, ибо истина принадлежит мне. Так было, есть и будет. Так что я могу дать тебе один совет. Ты должен расшевелить себя. Пока что ты гниешь, как стоячее болото. Если говорить начистоту, в последнее время у тебя вид конченого человека.

Твой ущербный моральный облик не интересовал бы меня, если бы я мог тебе доверять. Но просить меня считать этот облик достойным доверия – это уже непростительная дерзость. Твоя мораль, твоя интимная жизнь – во все это я больше не хочу вмешиваться. Нравится тебе это зловоние – пожалуйста. Ничего не имею против. А вот твоя цельность оказалась под вопросом, тебе никак не удается убедить меня в том, что ты заслуживаешь доверия в этом отношении. Я просил тебя быть честным. Страх и гнев запутали тебя в этом постельном деле. Правда, что и моя цельность частенько пропадала – из‑за неудовлетворенности и ненависти. Мне нужно было выжить любой ценой, в самых враждебных обстоятельствах, я дрался, кусался, рубил и резал направо и налево, и делал это, признаюсь, с удовольствием. Вопрос стоял о принципах первородной справедливости. Знаешь, я так и не понял, прав я или нет в своей уверенности в том, что мне никак нельзя было потерпеть поражение в этой битве, мне казалось, что если я паду на поле боя, то это станет катастрофой не только для меня, но и огромной прорехой в общей сумме человеческих знаний и невосполнимой потерей в возможности созидания добра. Тут никакой уверенности у меня нет. Все это только предположения.