Седой

— А помнишь вазовских девок, которые за червонец у вокзала, за кусочек тепла, за триппер? — сквозь зубы продолжал Иванов. — Ты ведь презирала их, да? Эту грязь, эту мерзость, да? Потому что ты читала умные книги, ты учила французский. А знаешь, что я скажу тебе, сестричка: ты в сто раз хуже их, потому что ты прочитала столько умных книг, выучила три языка — и все-таки стала дрянью!

— Хорошо. Да. Ты прав. Только не надо кричать так громко. Я дрянь. Только послушай меня: ты думаешь, этот подонок, который прятался от меня, когда узнал, что я беременна. — ты думаешь, он хоть раз вспомнил бы про меня, если бы я гордо ушла? Я сделала это не ради прописки, не надо! Я отомстила ему! За себя и за тех, кто был до меня! И за нашу базу! Я их ненавижу всех! Всех! А твою — в первую очередь, сытую стерву!..

Иванов молча шагнул к двери, Белка вцепилась ему в рукав:

— Подожди… Олежка!.. Не бросай меня!!

Иванов отшвырнул ее, Белка чуть не упала на стол к четырем парням, те вскочили с мест. Бармен вышел из-за стойки.

— Держите! Ваше! — заорал Иванов. — Ну, еще чего? Больше нету! — он вывернул карманы, сорвал свитер, бросил на пол. — Все! Голый!..

В мятой форме и распахнутой шинели, с вещмешком на плече Иванов ждал у конторы поселка «химиков», курил, глядя на ползущие к вершине террикона вагонетки.

— Опять ты? — спросила Любаня, подходя. Она ничуть не удивилась, увидев его здесь. — Просила же как человека…

— Пойдем, — Иванов взял ее за руку.

— Куда?

Иванов молча повел ее в сторону от поселка. Любаня едва поспевала за его быстрым шагом.

— Чего до сих пор в шинелке? Не нажил, что ли, ничего — за столько-то времени? У Алки бы попросил, она, говорят, богатая теперь стала… — Чем дальше уходили они от поселка, тем больше пугалась Любаня решительного молчания Иванова и тем веселее болтала, задыхаясь от стремительной ходьбы: — А может, на меня деньги копил?.. Так не угадал ты со мной сегодня. Не тот сезон у меня сегодня, извини… В деревню, что ли, ведешь? Это ты зря, никто не пустит, не любят они нас… Да не жми руку, не убегу…

На пороге церкви она уперлась, пытаясь вырваться:

— Ты что придумал? Сдурел? Не пойду!

Иванов так же молча втащил ее внутрь. Церковь была пуста, перед алтарем горели несколько свечей, пахло воском и свежей побелкой. Резной иконостас зиял пустыми гнездами, только большая Богородица была на своем месте в центре и рядом — три маленьких апостола. Любаня вдруг притихла в церкви.