Седой

Иванов резко обернулся, уперся ему в глаза холодным тяжелым взглядом. На мгновение возникла пауза, немая сцена — одно слово, и началась бы драка.

— Ладно, живи пока, — буркнул широкоплечий, бросил сигарету и ушел в вагон. Следом двинулись остальные.

Иванов рванул вниз окно, подставил лицо под холодный, плотный ветер.

И снова он лежал, уткнувшись в подушку, обхватив голову руками. Вагон раскачивался, будто шагал по насыпи…

…шаги приближались, кто-то поскребся в дверь.

— Кто там? — радостно пропела мать. Быстро глянула в зеркало, оправила новое нарядное платье.

— Это я — страшный волк!

Олежка, пухлощекий мальчишка с маленькой седой прядкой в чубе, испуганно уставился на дверь.

— Я иду-у! Я пришел! — дверь распахнулась, мужик в картонной волчьей маске зарычал и двинулся на Олежку, протягивая руки со скрюченными пальцами.

Олежка, онемевший от ужаса, прижался спиной к стене.

Алла, старшая сестра, оттолкнула мужика, заслоняя спиной брата.

— Ну, хватит, хватит… — с нерешительной улыбкой сказала мать.

Мужик глухо захохотал под маской:

— Здоровый пацан — волка боится! Пускай мужиком растет! У-у! — он снова выставил руки. Олежка зажмурился, отчаянно отбиваясь от волчьих лап…

…проводница последний раз тряхнула его за плечо:

— Дома доспишь, солдат!

В проходе уже стояли с чемоданами, за окном в сером утреннем свете плыли дома.

Иванов вышел на перрон и в толпе двинулся к вокзалу, уступая дорогу носильщикам с грохочущими железными тележками.

Он наугад шагал по арбатским переулкам, еще не проснувшимся, серым, малолюдным. У подъездов, двумя колесами на тротуаре, стояли вереницы машин. Шумно дыша, пробежал жилистый старик в красных спортивных трусах и кепке с длинным козырьком.

Иванов долго звонил в дверь в старом темном подъезде с крутыми пролетами. Наконец в квартире послышались легкие шаги.

— Кто там?

— Свои.

Дверь чуть приоткрылась на цепочке, Алла стояла босиком, придерживая на груди халат.

— Не узнаешь, что ли?

— Олежка! Ты?

— Войти можно?

— Вернулся! — Алла открыла дверь, обхватила его за шею. — Что ж ты телеграмму не дал?

— Не успел, — Иванов безучастно смотрел ей за спину.

— Позвонил бы хоть с вокзала… — Алла отстранилась, быстро жадно разглядывая брата. — Постой, да ты седой совсем!

— Не совсем. Чуть-чуть.

— Олежка! Господи, как я рада! Ну что ты неживой какой-то! Я думала, вы толпой нагрянете, с песнями… Да ну тебя! Как с похорон. Ты никогда радоваться не умел, улыбки не выдавишь… Ладно, ты мойся, а я пока соображу чего-нибудь.