|
Виктор Краббе знал только одно: он назначен директором школы с преподаванием на английском. Должно быть, подобная школа вообще возникла в Дахаге по недосмотру одного из прошлых Абанов, который, попробовав виски, на минуточку стал англофилом или буркнул что-то во сне, принятое за согласие с мягкими рекомендациями британского Советника, Виктор Краббе никогда раньше не был директором, и, наряду с похмельем, эта мысль отвлекала его, толкнув на признание доли правды в анонимном письме. Иначе он сказал бы: «С такими письмами надо делать одно – сжечь и забыть». Впрочем, он всегда был уверен, что Фенелла рано или поздно узнает про связь с Рахимой. Никогда не видел необходимости в добровольном признании. Просто думал, что, если узнает, расхохочется на свой веселый утонченный лад и воскликнет: «Ну, милый, как забавно. На что это похоже?» В каком-то смысле ему не хотелось, чтоб она приняла это с таким легким сердцем, поскольку Рахима для него кое-что значила. А теперь вот она всхлипывает, словно какая-нибудь супруга из пригорода, как все ревнивые женщины, глаза красные, щеки распухли, грозит его бросить. Хотя это тоже вполне может быть следствием новогоднего перебора. Запивала жареную утку слишком большим количеством джина. Лучше не говорить ничего, обождать. Краббе взглянул на других пассажиров, которых ему было видно. Коренастый китаец углубился в газету с идеограммами. Хаджа в тюрбане спал. Две жены-малайки робко прятались за своим мужем. Наверно, робкие от воздушной болезни, ибо обычно малайские женщины – сплошная плоть и кровь. Рыжий англичанин с портфелем, в темных очках. Лысый тамил, иссиня-чериый над белой рубашкой. И улыбавшийся сикх. Сикх с состраданием во всю бороду улыбался Фенелле, которую тихо тошнило в бумажный пакет. Неустрашимые в прошлом британцы, правившие морями. Ах, они стали изнеженной расой. Теперь их от всякой мелочи выворачивает. И мужчина с ней рядом, муж, тоже позеленел. Белый мужчина позеленел. Ах, очень хорошо. Он, Мохиндер Сингх, никогда не чувствовал себя лучше. – Мне так плохо, – сказала Фенелла и снова откинулась на спинку кресла. Краббе взял ее за руку, и она стерпела пожатие его пальцев. – Ничего, дорогая. – Как ты мог? – шепнула она безжизненными губами, закрыв глаза. – Больше не повторится. Впрочем, может быть, повторится, несмотря на страстных мужчин с топорами. Вскоре желто-коричневая земля Дахаги стала нежно на них поглядывать, потом резко взметнула к ним руки из сонной песчаной постели. Кокосовые пальмы покачивались, как манекены, сильно растрепанные на морском ветру. Увидели выведенное известкой на длинной пальмовой крыше имя, прошептанное при знакомстве, потом закричавшее во все горло: КЕНЧИНГ. — 5 —
|