Исповедь гипнотизера. Книга 3. Эго или профилактика смерти

Дама из Парижа привезла дочь. Взглянув на девочку, Лафатер пришел в сильное волнение и отказался гово­рить. Дама умоляла. Тогда он написал что-то, вложил в конверт и взял с дамы клятву распечатать его не рань­ше чем через полгода. За это время девочка умерла. Мать вскрыла конверт. Там была записка: «Я скорблю вместе с вами».

— Вы страшный человек,— сказал Лафатеру на ауди­енции император Иосиф I,— с вами надо быть насто­роже.

— Честному человеку нечего меня бояться, ваше величество.

— Но как вы это определяете? Я понимаю: сильные страсти накладывают отпечаток, ум или глупость вид­ны сразу, но честность?

— Это трудно объяснить, ваше величество. Я стара­юсь не следовать авторитетам, а полагаться Tia чувство и опыт. Иногда все решает мельчайшая черточка. Лицо

13

может быть безобразным, неправильным, но честность и благородство придадут его чертам особую гармо­нию...

Разумеется, он начинал не на пустом месте. За его спиной возвышалась массивная тень Аристотеля, кото­рый в своем всеведении, конечно, не мог обойти столь пикантный предмет:

«У кого руки простираются до самых колен, тот смел, честен и свободен в обращении.

Кто имеет щетинистые, дыбом стоящие волосы, тот боязлив.

Те, у коих пуп не на середине брюха, но гораздо выше находится, недолговечны и бессильны.

У кого широкий рот, тот смел и храбр».

Титан античности положил начало и так называемой животной физиономике: толстый, как у быка, нос оз­начает лень; с широкими ноздрями, как у свиньи,— глупость; острый, как у собаки,— признак холерическо­го темперамента; торчащий, как у вороны,— неосто­рожность. Направление это было развито до полного тупика знаменитым Портой, художником итальянско­го Возрождения, который достиг предельного искусст­ва во взаимной подгонке физиономий зверей и людей, так что их уже нельзя было и отличить друг от друга. В лице Платона Порта, между прочим, уловил сходство с физиономией умной охотничьей собаки, по этой тра­диции знаменитого дипломата Талейрана сравнивали с лисой; у грозного Робеспьера находили в лице нечто тигриное, а старые ворчуны-аристократы времен Лю­довика XIV, говорят, были похожи на благородных королевских гончих.

Лафатер знал, конечно, что как источник практичес­ки важных сведений о человеке физиономия ценилась с древности, но у авторитетов не сходились концы с концами. Известный физиономист Зопир, тот самый, что объявил Сократу о его низких пороках и, к своему вящему удивлению, услыхал подтверждение из уст самого философа, был уверен, что большие уши — признак изысканного ума. Плиний Старший же уве­рял: у кого большие уши, тот глуп, но достигает глубо­чайшей старости.