|
НАЧАЛО КОШМАРА. НОЧНЫЕ ДОРОГИ. Я часто в ту весну задавала себе один и тот же вопрос: а если б мой муж не был прежде таким ласковым, заботливым, если б он меньше любил меня и сына с дочкой – легче было бы мне теперь или нет? Спрашивала - и не находила ответа. Всё, между тем, стремительно летело в пропасть. А я старалась удержаться – изо всех сил. Ради детей. Муж приходил домой поздно и сразу усаживался за компьютер – писать письма. Все выходные пропадал на своих тусовках. Сынишка, между тем, начал кашлять: май – самое тяжёлое время для астматика, да и нервная обстановка в семье давала, наверное, о себе знать. Несколько раз к нам приезжала «Скорая» - предлагали забрать Гошку в больницу - я отказывалась и пичкала его бесполезными микстурами. Как оставить его в больнице – такого шебутного, не умеющего толком говорить? Лечь же с ним вместе я не могла – не бросишь же одну третьеклассницу Машу. Миша ведь появлялся дома только по ночам, а свекровь занималась больным мужем – ей тоже было не до нас. По вечерам, уложив детей спать, я лежала с открытыми глазами и прислушивалась к шагам на лестнице. Я уже знала, что у мужа - подумать только! Нет, это никак не укладывалось в голове! – у него – роман. С какой-то Машей. По правде говоря, я воображала себе новую возлюбленную мужа высокой, красивой девицей с модельной фигурой и – почему-то - с длинными, чёрными, кудрявыми волосами. И очень удивилась, когда увидела ее на какой-то совместной фотографии рядом со своим мужем: худенькая, блёкленькая девушка, моих примерно лет, с испуганным, маленьким личиком и гитарой наперевес – таких много на творческих тусовках. Может быть, они потому и прибиваются ко всяким богемным компаниям, что в обычной, реальной жизни на них никто не обращает внимания? Своей «любви» супруг не скрывал – точно так же, как не скрывал своего равнодушия ко мне. Однажды, лёжа без сна, я вдруг вспомнила об Олесе Александровне Николаевой. Олеся Николаева – известная писательница, она руководила нашим творческим семинаром в Литературном институте. Когда я училась, красивая, белокурая, похожая на Лорелею, Олеся Александровна опекала и баловала меня – я была самой младшей на семинаре, к тому же, рано осталась без родителей. После окончания института я частенько заезжала к ней в институт – потому что крепко по ней скучала. Выступала со стихами перед ее студентами – теми, что пришли на семинар вслед за нами. Как же так получилось, что я уже столько лет не видела её? Мир вокруг меня – такой привычный, спокойный, надёжный – рассыпался на мелкие осколки. А над домом Олеси Александровны в «Переделкино» - тем самым домом, куда мы приезжали с друзьями в юности – все так же светит сейчас луна. И цветёт черёмуха над рекой в овраге. И, наверное, лают в конце улицы собаки. Я представила всё это – и улыбнулась в темноте: есть всё-таки вещи на свете, которые остались незыблемыми! И вдруг меня словно обожгло: а зачем всё это представлять, когда можно запросто поехать – и посмотреть – и на Олесин дом, и на черёмуху, и на луну. Я поднялась и на цыпочках заглянула в детскую. Дети спали. Вряд ли кто-то из них проснётся среди ночи! И тогда я взяла со шкафа борсетку с документами. Осторожно закрыла дверь. И спустилась вниз, к машине. Как же странно лететь по совершенно пустым, ярко освещённым улицам! На МКАДе, правда, попадаются машины, но всё равно можно спокойно перестроится из одного ряда в другой – и лететь с огромной скоростью. Вот улица Шолохова – совершенно пустая. Вот дом, где живут сестра и зять. На сердце теплеет. Проезжаю мимо: все равно свет там наверняка погашен, все спят. Резиденция Патриарха, переделкинское кладбище, посёлок писателей. Дом Олеси Александровны. Луна над ним. Пахнет черёмухой из оврага. И лают собаки в конце улицы. Всё как было, есть и (дай-то Бог!) будет, будет! Я прижимаюсь спиной к горячей дверце своего автомобиля и смотрю на одно-единственное светящееся окно ее дома. Слёзы – радостные, почти счастливые – струятся по моим щекам. Долго стою так. А что если напоследок, как в юности, нарвать у реки черёмухи – и положить букет у Олесиной калитки? Подумав немного, отказываюсь от этой мысли. Но мне пора в Москву – к детям, к новому дню и новым бедам. Назад ехать тяжело – сказывается бессонная ночь, к тому же, движение стало (это заметно!) более оживленным. — 3 —
|