Сто лет философии

ции для того, чтобы исправлять понятия — исправлять их так, чтобы они более эффективно выполняли функции, описываемые философией. Если, например, физические объекты и классы таких объектов обеспечивают решение всех тех задач, что решаются с помощью абстрактных объектов, но лишены неясности и двусмысленности последних, то это служит наилучшим основанием для отказа от абстрактных объектов. Однако при этом мы должны быть уверены, что не существует задач, которых мы не смогли бы решить без помощи абстрактных объектов, опираясь только на физические объекты и их классы. Отсюда вовсе не следует, охотно соглашается Куайн, что при всех обстоятельствах мы должны избегать каких-либо ссылок на абстрактные объекты. От нас не всегда требуется та ясность и точность, которую предоставляют канонические формы логики в тех особых случаях, например, в философии математики, где краткость и ясность особенно нужны.

Те же самые соображения, говорит Куайн, справедливы и для понятий, используемых в повседневных описаниях человеческих действий. Может возникнуть необходимость избавиться от понятий типа «стремление» или «интенция» для адекватного описания и объяснения человеческого поведения, но отсюда не следует, что мы должны обходиться без них в своем повседневном общении с другими людьми. Куайн вполне допускает, что Стросон прав в своем описании этих повседневных понятий, но остановиться на этом значило бы остановить развитие мышления. Способность нашего мышления к пересмотру заложена в «самой его структуре».

Расхождения между представителями философской психологии и психологами-учеными носят в значительной мере логико-методологический характер; многие их них вращаются вокруг вопроса о том, можно ли человеческое поведение объяснить с помощью законов, не ссылающихся на стремления, цели или разумные основания. Общая тенденция философовэмпиристов, по крайней мере до недавнего времени, состояла в том, чтобы принять единое понятие объяснения, согласно которому объяснить — или полностью объяснить — конкретный вид поведения — значит показать, что оно выводимо из некоторого множества законов, действующих при определенных («начальных») условиях. Эта гипотетико-дедуктивная модель объяснения получила тщательную разработку в труде Эрнста Нагеля «Структура науки» (1961)32.

Нагель в деталях показывает, что предположительно несводимые и различные типы объяснения, например телеологические и генетические объяснения, всегда можно переинтерпретировать как частные случаи гипотетико-дедуктивного объяснения. Нагель согласен с тем, что для достижения специальных целей биолог может сосредоточить свое внимание на способах поведения отдельной части организма и их отношении к активности всего организма. В этом случае для него естественно выражать свои объяснения и выводы в терминах «функций», «стремлений» или «целей», а не посредством законов и начальных условий. Однако телеологическая форма объяснения лишь удобна, но не выражает существа дела. Практическая полезность в биологии телеологических формулировок вовсе не свидетельствует о том, что поведение живых организмов в принципе невозможно объяснить с помощью физико-химических законов.