|
Дочь, в свою очередь, знала об этом давно, но знать — еще не значит пережить. Кроме того, сострадание к матери мешало Линде уделять должное внимание собственным ощущениям. Образ «несчастной матери» воспрепятствовал проявлению подлинных чувств. Только град упреков, обрушившихся сперва на меня, а потом уже в моем лице на мать, позволил Линде заглянуть в свою душу и убедиться, что отчаяние и ощущение полной безнадежности вызваны отсутствием в детстве контакта с самым близким человеком. Вытесненные в бессознательное воспоминания о матери, так и не пожелавшей или не сумевшей сблизиться с дочерью, сохранили у Линды ощущение «разговора со стеной », отделявшей ее от других людей, и это доставляло ей сильную душевную боль. Позволив себе крайне резко упрекнуть мать, Линда в результате избавилась от синдрома навязчивого повторения, от навязчивого стремления вернуть ситуацию детских лет. Это стремление заключалось в том, что она время от времени находила не понимающего и не желающего ее понять человека и ставила себя в полную зависимость от него. Выражение презрения через сексуальные извращения и невроз навязчивого состояния.Если мы исходим из того, что формирование эмоциональной сферы человека,— основы его душевного равновесия — зависит от реакции родителей на потребности и ощущения ребенка, которые он выражает уже в первые дни жизни, тогда нам следует предположить, что именно в те дни, возможно, пишется сценарий будущей трагедии. Если мать неправильно вела себя, не сознавая, что нужно просто радоваться самому факту присутствия в ее жизни ребенка, а полагала, что ребенок должен удовлетворять определенным представлениям, то она тем самым произвела первую селекцию. Произошло отделение «добра» от «зла», «уродства» от «красоты», «верного» от «ложного». Ребенок сразу же почувствует эту селекцию, начнет отныне усваивать только систему ценностей родителей. Получивший такой урок еще в младенческом возрасте ребенок будет вынужден смириться с тем, что какие-то его качества попросту не нужны матери. Например, от ребенка ожидают, чтобы он как можно скорее научился правильно отправлять естественные потребности, иначе он, дескать, шокирует окружающих. На самом деле родители просто не желают, чтобы он своими вполне нормальными действиями нарушил табу, интернализация которого произошла в далеком детстве, чтобы вытесненный в бессознательное страх вырвался наружу. Ведь тогда они тоже боялись «произвести дурное впечатление». В своих дневниках мать писателя Германа Гессе Мария описывает, как в четыре гида ее «сломали», помешав, если так можно выразиться, свободному волеизъявлению девочки. Четырехлетний Герман своим упрямством доставлял ей сильные страдания, она с переменным успехом боролась с ним и, наконец, когда ему исполнилось пятнадцать лет, отдала его в интернат для умственно отсталых и страдающих эпилепсией детей в Штеттене, чтобы там «его научили во всем слушаться родителей». В потрясающем, преисполненном гнева письме Гессе пишет им: «Будь я пиетистом, а не просто человеком, то, наверное, смог бы надеяться встретить у вас понимание». Но мальчику пришлось делать вид, что он «исправился », ибо только в этом случае родители были согласны забрать его из интерната. В дальнейшем Гессе научился игнорировать свои подлинные чувства и, как и большинство детей, стал всячески идеализировать своих родителей. Он, казалось бы, вполне искренне извинился перед отцом с матерью в одном из своих стихотворений, признав, что «своим поведением» сильно испортил им жизнь. — 51 —
|