|
Но любит ли он его? Или ненавидит? «Я сглотнул вот тут комок — и пошел». * * *Но что же он может сделать? Чем помочь отцу? А Гене чем помочь? Пробовал говорить с ним, и не раз, но… — Что ты понимаешь, цыпочка? — отвечал Гена. — Ты постой у этого полуавтомата… Был бы хоть автомат, или совсем без машины, руками что делать, а то суешь в него пруты железные, суешь — и сам во вторую половинку автомата превращаешься… Он — пол-автомата, и я при нем вторая половина, да еще он мною командует… Но я же не железный… И масло кругом, вонища, дышать нечем… — А молоко не дают за вредность? — Пропади они со своим молоком… А в получку — сорок рублей. Да это что же — человеку, и получать сорок рэ? Их только и можно, что пропить, больше ничего… — А ты прогуливай поменьше… Но это Гене от младшего брата слышать невозможно. Он начинал паясничать, задираться, называть Костю «активистом», «химиком», спрашивал о будущей карьере его — балаболки… Вот за это Костя ненавидел брата. И как он стал балаболкой? И в классе мог он, Костя, осадить любого: не болтай! От болтовни, от балаболок заходилось сердце у Кости. А еще это унизительное чувство бессилия против доводов Гены. Что он может Гене сказать, если тот в цеху, в дыму, в жаре, а он дома? Сказать: сам виноват? Сказать: я тоже после школы на завод пойду? Пустые слова, болтовня! Молчи, Костя! Так Гена всем дома рот заткнул. И отец ему ничего не скажет, не хочет с балаболкой разговаривать, и мать — молчи, и Костя — молчи… А не мог он молчать, не выносил он это — молчать, когда надо что-то делать. Выход был один, другого Костя не видел. Он должен пойти работать на завод — сейчас же, немедля! Чтобы не смел с ним так разговаривать старший его брат! И чтобы отцу не смели говорить, будто у него плохие дети, чтобы не пришлось отцу больше глотать комок в горле. Пойдет на завод, переведется в вечернюю школу, и Гена пусть поступает. Девятый, десятый, одиннадцатый — три года быстро пролетят. — Пойдем, Ген, вместе! — говорил Костя. — Я тебе все домашние работы писать буду, я тебе на контрольных шпаргалки передавать буду! Пойдем! И отца так жалко! — Жалко тебе его? — отвечал Гена. — Да ему на меня, например, начхать с высокой колокольни… Ему бы только гордость свою… Мужик в большом порядке, уважение, ночью начальник цеха за ним приезжает, машину к дому подгоняют, чуть не под ручки ведут… А сынишка-то подгадил, хе-хе-хе… Выходит, не вполне он, а? Вот он на меня и не глядит… А уберись я куда подальше, чтоб никто его позора не видал, — он и успокоится! Он обо мне и не вспомнит, как там бедный Геночка! — 150 —
|