|
Утром обнаружили невдалеке тот самый пункт, куда шли. Это оказалось что-то вроде японской пограничной заставы. Днем, действительно, привезли одного раненого в живот, и мы использовали имущество, принесенное на себе: сделали лапаротомию. Раненого не спасли: экспромты в хирургии не проходят: К вечеру дорога подсохла, пришли санотделские машины с имуществом, забрали нас и повезли куда-то. Два дня путешествия по Маньчжурии, китайцы всюду приветствовали нас. Кричали: — Шанго! Шанго! Не знаю, что это означало, но лица — радостные. Наконец развернулись в городе Боли и даже приняли там около сотни свежих раненых. Через пару дней их эвакуировали. На этом наша вторая война окончилась. В середине сентября госпиталь вывезли в район острова Ханко, там мы прожили неделю в палатках и переехали в пригород Владивостока — на станцию Седанка. Месяца полтора мы разъезжались отсюда... Сначала проводили демобилизованных санитаров, потом отпустили младших сестер. Пришла наша очередь: мы с Лидой были направлены в другой ППГ. Последними оставались начальник, майор, Канский и хозяйственники. Кажется, они оформляли ликвидацию еще недели две. Так прекратил свое существование ППГ-2266. Со многими мы с Лидой встречались после демобилизации. Анна Васильевна и сейчас работает в нашей клинике. С Быковой дружили в Брянске до самой ее смерти. Многие годы заезжали к Зиночке в Москву и виделись с Аней Сучковой. Лидию Яковлевну встречал в Лениграде, когда приезжал с лекциями. Заезжал в Череповец и видел Тамару. Татьяна Ивановна вернулась из ссылки в начале шестидесятых. По-разному у девушек сложилась судьба... Канский — как в воду канул: Майора мне видеть не хотелось. Вот так. Наверное, нужно что то сказать в заключение? Когда переписывал свои записки, все время оценивал и свою работу, и товарищей, думал о народе, о войне, хирургии. Думалось, что нужно эти сегодняшние мысли записать. Море страданий человеческих... Почти 50 тысяч раненых, большинство — лежачих, тяжелых. Свыше тысячи умерли. Это только в нашем маленьком ППГ на конной тяге, рассчитанном на двести коек, с пятью врачами... Какие они были молодцы, наши раненые! Мужественные, терпеливые — настоящие герои! Но сами о себе, о своих подвигах они рассказывают просто, как о чем-то будничном. Вот какие свои записки, писанные в Эльбинге в мае 45-го, нашел я среди черновиков научных работ. «Да, о героизме. Какой героизм можно увидеть в полевом госпитале? Немец нас не окружал, в атаку наши санитары и выздоравливающие не ходили... И даже странно сказать — я мало слышал рассказов о героических подвигах. «Приказали... поднялись... пошли... он строчит... мы идем... он побег... вскочили в его окопы...» А чаще даже не так. «Лейтенант кричит: «Вставай! Пошли!» — а он строчит... головы не поднять... лежим, не глядим на лейтенанта... Тут он опять: «Вставай!..» Пистолет вытащил. Что он сделает пистолетом? Но тут он стал вылезать из окопа: «Ну, и черт с вами!.. Валяйтесь тут, а я пойду...» Пришлось вылезать и нам... Побежали, потом залегли... Лейтенант опять поднялся вперед... Тут его убили, а нам вроде стыдно стало, старшина нас повел... Так и добежали до их окопов... Тут в меня один фриц выстрелил. Хорошо, что не убил.» — 98 —
|