|
– Отличная рекомендация, – восхитился Петрович. Через час дверь без номера в подъезде панельной башни открыл высокий, как проморенное бревно, человек в замызганном спортивном костюме. Его изломанное лицо говорило о дремучести пролетарской души. – А-а-а, сам Адмирал пожаловал, – пробасил он. – А эти чего за тобой увязались? – Водку несут, – кивнул Адмирал. – Ну, если пришли с билетом, то пусть раздеваются. Мы вошли в большую кухню, в центре которой стоял пустой белый стол и три серые табуретки. Из окна без занавесок открывался вид на одинаковые коробки новых районов. Не успел Петрович моргнуть глазом, как его сумка была выпотрошена и изъятые три бутылки "Кубанской" появились на столе. – Ну и скорости у тебя! – разозлился Петрович. – У меня в доме свои порядки, – ухмыльнулся Петр Борисович, откупоривая водку. – Мы все делим поровну – кроме любимых женщин. Мы расположились на неприбранной кухне и молча выпили по рюмке. Закусывать было нечем. – Я как посмотрю, нынешний день начинается лучше, чем вчерашний, – хмыкнул Петр. – А не найдется ли у тебя сигаретки? – спросил Адмирал. – Сейчас поищу: вчера я где-то в комнате заныкал чинарик. – А могу ли я что-либо доверить тебе или Гурию? – испытующе посмотрел на нас Адмирал, когда он вышел. – Ведь я владею гигантскими познаниями, которые не должны попасть в случайные руки. Я ведь единственный знаю, кто такой Джи, ибо я его лучший ученик, он посвятил меня в глубокие тайны. И я никогда не предам человека, который посвятил меня в Эзо. Я всегда об этом помню. Знания Джи являют собой неизмеримую бездну. Другие думают, что, изучая алхимические трактаты, которые, может быть, Джи не читал, они превзойдут его. Но я думаю, сколько бы они ни читали, это не имеет значения… Только я – очень резкий. Я люблю пить честно, чтоб по-людски все было. – Ты можешь им доверять, – произнес Джи, – они прошли подготовку в болотисто-лесистой местности. – Я слеп, – сказал Адмирал. – Хоть у меня и два глаза, но один видит одно, а другой – другое. Жаль, что ты, Касьян, не знаешь даже первого закона полярной зимовки. – А почему я должен его знать? – Потому что ты совсем запросто можешь оказаться там, – и он взял гитару: Тяжелой тенью, в вечном сомненьи Тянется твоя жизнь. Выйди на площадь, стань на колени, Скажи себе "Аминь". Радио слушай, смотри телевизор, Сшей себе пальто. Забудь свое горе, стань в крематорий, Там тебе скажут, ты кто… – Не круто ли берешь? – недоверчиво спросил я. — 331 —
|