- Уж лучше другая. Я уже от каждого куста шарахаюсь. Того и гляди стрелу в спину получишь… Что это за война, скажи на милость, когда за врагом нужно чуть ли не по всей провинции бегать? А стоит догнать, так он как сквозь землю проваливается. И потом из-под земли же и вылазит, там, где меньше всего его ждешь… Нет, я хочу, чтобы все по-честному – вышли в поле и посмотрели, кто чего стоит. А все эти засады, патрули да осады – это не по мне. - Угу, тебя не спросили, как надо воевать. - Нет, ну в самом деле, командир, нас здесь, говорят, пятнадцать легионов. Неужто нельзя выкурить мятежников из их нор, да одним махом прихлопнуть, а? - Пей вино, Кроха, - сказал я. – Пусть легаты думают, а твое дело – топать, куда прикажут и помалкивать. Вообще-то, Кроха был не единственным солдатом, который так думал. Все, кто провел эту зиму в Паннонии, были бы рады настоящему делу. Война, которую навязали мятежники, действительно здорово действовала на нервы. Мелкие стычки, нападения на патрули и форпосты, засады… Чего уж тут веселого? В каждой занюханной деревеньке мы были вынуждены держать свои отряды, чтобы хоть как-то контролировать территорию. Либо торчишь в какой-нибудь дыре, подыхая от голода и холода, каждую минуту рискуя получить стрелу или камень из пращи, либо месишь грязь на строительных работах и ходишь строем. Вот и вся война. Но говорить все это Крохе я не стал. Как ни крути, а я его командир. Значит, должен делать вид, что сам не свой от счастья, и эта война – лучшее из того, что я видел. Старший центурион Квинтилий Бык ходит именно с такой рожей – светящейся от радости и гордости за римское оружие. - А кто в эту кампанию командовать будет? – не унимался Кроха. - Тобой буду командовать я. Остальное – тебя волновать не должно. - А тобой кто? - Бык. - А Быком? - Отстань, Кроха. Выпей лучше. Не сегодня – завтра выступаем, так что наслаждайся. О службе еще успеешь подумать. - Не, командир, - подал голос Сцевола. – Хватит ему. Мы же с тобой эту тушу не дотащим. - Кто кого еще потащит! - Заткнись! Я больше не хотел их слушать. Встал, бросил на стол пару монет и начал протискиваться сквозь одуревшую от вина и духоты толпу к выходу. После чадного кабака весенний воздух показался особенно свежим. Я вдохнул полной грудью, и тут же закружилась голова. Пришлось прислониться к стене. В позапрошлом году наша центурия попала в переплет. Отправившись на поиски пропавшего патруля, мы сами угодили в ловушку мятежников. Нас заперли в одном из укрепленных фортов высоко в горах и вырезали бы всех как скот, если бы не офицер, который командовал нами. Он заставил нас собрать волю в кулак и повел на прорыв. Во время атаки камень из пращи угодил прямо в голову. Спас шлем. Если бы не он, я мигом бы отправился к предкам. Вмятина была такая, что оружейник, который выправлял мне шлем, только цокал языком. Хорошо еще, что это был не бронзовый «монтефортино» старого образца, а железный галльский имперский. Шлем дорогой, но надежный. Я купил его по случаю, на деньги, полученные от Цезаря. Повезло, словом. — 3 —
|