|
— К кому вам? — строго спросила его лифтерша, когда он вошел в кооперативную башню и чуть-чуть промедлил. — Мне нужно в пятьдесят девятую квартиру, — с готовностью ответил он. — Вы, может быть, знаете? Никольский Леонид Павлович. Он живет в этой квартире? — Восьмой этаж, — сказала лифтерша. И, следуя долгу своей профессии, проворчала: — Идет, а живет — не живет, не знает… — Большое спасибо, — с такой восторженной вежливостью поблагодарил ее парень, что лифтерша глянула на него недоверчиво: «спасибо-спасибом, а вдруг ты надо мной смеешься? Все вы, длинноволосые, нынче такие… вежливые!» Никольский среди этой летней субботы тупо бездельничал, и звонок его поднял с дивана. Кого несет? — меланхолично подумал он и прошлепал к дверям. Никольский как следует пил. У него с этим делом в последнее время было особенно плохо. Он думал уже, что как-нибудь может сорваться внезапно, и не вытрезвителем кончится — там он уже пару раз побывал, — а зелененьким чертиком на рукаве и психушкой. Он подумал о чем-то подобном, когда вдруг возник перед ним этот парень. — Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, Леонид Павлович Никольский, — это вы, простите? — Да, да… войдите, — прошептал Никольский хрипло, откашлялся и, как-то пятясь, пропустил его. — Вы..? — О, я, чувствую, я, наконец, нашел… Я действительно так похож? — Постойте… Минутку… Нет, дайте… Кто вы такой? — Видите ли, я Бурков, Александр Бурков. Это фамилия моего отца, но… Точнее надо выразиться так: это фамилия моей матери по браку. Вы понимаете? Парень держался непринужденно, чего Никольский никак не мог бы сказать о себе. В голове у него происходило непонятное, и из этой мешанины он выудил только одно: что впадает в маразм, рано старится, близок к распаду. — Слушай-ка, дружок. Ты как-то это… влетел. Ну-ка, сядь. Да куда хочешь. И давай говорить… так сказать, по-порядку. Я тебя слушаю. И я как тебя буду звать — Саша? — Если не возражаете — Алек. Я так привык. — Именно так и произнес, не «Алик», а — «Алек». Скажите на милость! — Слушаю, Алек. А что? Недурно звучит! — Что вы сказали? — Я говорю, это «Алек» — очень даже неплохо звучит, хотя и малость не по-русски. — Совершенно верно. Влияние — как там? — буржуазного Запада? Алек весело рассмеялся, и, черт возьми, он был отличный малый, этот Алек-почти-Даглас-Хьюм! — Так, Алек. Ну? — В общем, то, что привело меня к вам, очень серьезно. Я должен очень волноваться, честное слово. Но я не могу! — Он опять с заразительной искренностью рассмеялся. — Сейчас может решиться моя судьба! — И снова взрыв смеха. — 337 —
|