|
Может ли Древобород рассматриваться как «портрет художника», вопрос спорный. Но если бы он услышал, как кое–кто хочет идентифицировать Кольцо с водородной бомбой, а Мордор с Россией, я думаю, он назвал бы это «торопливым» словом. Как по–вашему, сколько времени вырастает мир, подобный созданному в романе? Неужели можно думать, что его творение может поспеть за той быстротой, с которой современные нации меняют своего Врага Нации Номер Один или современные ученые изобретают новые виды вооружений? Когда Толкиен начинал, ядерного оружия не было вообще, и подходящее воплощение Мордора было куда ближе к английским берегам. Но и сам текст учит нас, что Саурон не уничтожим в одном бою, битва за Кольцо — лишь одна из тысяч войн против него. И хорошо бы нам иметь достаточно мудрости, чтобы бояться его окончательной победы, после которой «больше уже не будет песен». Мы получаем все новые и новые подтверждения, что быть может, недалеко время, когда «увянут все леса». Каждый раз, когда мы побеждаем, мы знаем, что победа не окончательна. Если мы хотим обязательно вывести мораль всего повествования, то вот она: призыв и против легкомысленного оптимизма, и против стенающего пессимизма, призыв к трудному, но совсем не безнадежному, внутреннему видению вечных проблем человека, сопровождавших прожитые героические века. «Но почему, — возникает вопрос, — если речь идет о серьезных вещах, связанных с реальной жизнью, почему надо рассказывать о фантастической, никогда не существовавшей, вымышленной стране?» Мне кажется, что главная мысль автора состоит в том, что реальная жизнь обладает мифическим и героическим свойством. Принцип любой работы можно увидеть в создании образов. Многое из того, что в реалистической работе пришлось бы делать с помощью «описания характера», здесь достигается просто созданием образов эльфа, гнома или хоббита. У воображаемых созданий их внутреннее — снаружи, они — зримые души. А Человек как целое, Человек среди всей Вселенной — его можно увидеть таким лишь в качестве героя волшебной сказки. В книге Эомер необдуманно противопоставляет «зеленую землю» «легендам». Арагорн отвечает, что зеленая земля сама есть воплощенная легенда, и пока она существует, будут существовать и легенды. Значение мифа в том, что он возвращает давно и хорошо знакомым вещам их истинное, первичное значение, скрытое «покрывалом привычности». Ребенок радуется холодному мясу, не очень–то вкусному самому по себе, представив, что это — буйвол, убитый его собственным луком и стрелами. И ребенок мудр. Обычная еда возвращается к нему более вкусной, если обмакнуть ее в стоящую историю; можно сказать, что только тогда она становится настоящей едой. Если вы устали от реального пейзажа, посмотрите на него в зеркало. Помещая хлеб, золото, коня, яблоко или пути, которые мы выбираем, в миф, мы не отрываемся от реальности — мы перестраиваем ее. Пока миф живет в нашем сознании, реальные вещи больше похожи сами на себя. Книга Толкиена поступает так не только с хлебом или яблоком, но и добром и злом, с нашими бесконечными опасностями, нашими муками, нашими радостями. Погружая их в миф, мы видим их яснее. Я не думаю, что Толкиен мог это сделать как–нибудь по–другому. — 60 —
|