|
Читатель, вспомните того римлянина, который в прекрасные дни Рима понес наказание за то, что обнял собственную супругу в присутствии своих детей. Сравните и сделайте вывод. Конечно, французская Революция прошла период, все мгновения которого не походят друг на друга; однако общий ее характер всегда был неизменен, и уже в своей колыбели она обнаружила все, чем должна была стать. То была какая-то необъяснимая горячка, (стр.66 >)слепое буйство, скандальное небрежение всем, что только имеется из достойного у людей; жестокость нового рода, забавляющаяся своими злодеяниями; и особенно наглое проституирование рассудка и всех слов, созданных для выражения идей правосудия и добродетели, Если остановиться, в частности, на актах Национального конвента, то трудно передать, что от этого испытываешь. Когда я мысленно переношусь во времена его собраний, то подобно величественному английскому Барду[98] чувствую, что переношусь в воображаемый мир; я вижу врага рода человеческого, заседающего в манеже и созывающего всех злых духов в этот новый Пандемонимум ,[99] я явственно слышу il гauсо suon delle tartaree trombe,[100] я вижу, как все пороки Франции сбираются на призыв, но я не знаю, пишу ли я аллегорию. И еще поныне, посмотрите, как преступление служит основанием всем этим республиканским пустым приготовлениям; это слово гражданин , которым подменили старые знаки учтивости, — они его воспринимают от презреннейших из людей. Именно во время одной из своих законодательных оргий разбойники изобрели сие новое звание. Республиканский календарь, который отнюдь не должно рассматривать только с нелепой его стороны, был заговором против религии; их эра начинается с самых великих злодеяний, которые обесчестили человечество. И они не могут (стр.67 >) датировать акт, не покрывая себя позором, ибо возникает в памяти позорное происхождение правления, даже праздники которого заставляют бледнеть. И что же, из этого кровавого месива должно появиться прочное правление? Пусть нам не приводят в качестве возражения дикие и непристойные нравы варварских народов, ставших, однако, тем, что мы видим. Варварское невежество, без сомнения, управляло немалым числом политических учреждений; но ученое варварство, систематическая жестокость, обдуманная развращенность и особенно неверие никогда ничего не создавали. Молодость ведет к зрелости; разложение не ведет ни к чему. Впрочем, видели ли вы, чтобы правление и особенно свободная конституция начинались вопреки сочленам Государства и обходились без их одобрения?[101] Но именно это явление нам представил бы метеор, называемый французской Республикой , если бы он мог сохраниться. Это правление считают сильным, ибо оно жестоко; но сила отличается от насилия так же, как и от слабости, и нынешний странный образ его действий, может быть, сам по себе доказывает то, что долго оно продлиться на сможет. Французская нация этого правления никак не желает , она его претерпевает . Она остается подвластной ему или потому, что не способна его сбросить, или опасаясь чего-то худшего. Республика опирается лишь на эти два столпа, в которых нет ничего истинного. Можно сказать, что она держится целиком на двух отрицаниях. Весьма примечательно также, что сочинители — друзья Республики отнюдь не стремятся показать доброту этого правления; они хорошо понимают, что именно здесь уязвима его броня: они говорят лишь, с той смелостью, на которую способны, что таковая возможна; и едва касаясь (стр.68 >)этого тезиса как раскаленных углей, они единственно пытаются доказать Французам, что те подвергнули бы себя большим бедствиям, если бы вернулись к их старому правлению. Именно в этом предмете они красноречивы; они неистощимы на тему о неудобствах революций.[102] — 29 —
|