|
Или еще раньше: я мог бы описать свои ощущения в состоянии, близком к смерти, состоянии внетелесного бытия во время переливания крови, когда мне было два с половиной года. И мой интерес к изучению взаимодействий между духом и телом можно было предвидеть еще на рубеже столетий, когда мой дед стал заведовать хирургическим отделением в нью-йоркской больнице, а затем возвратился на Кубу и построил госпиталь в центре Гаваны. Однако это не автобиография; к тому же, многое из упомяиутого я описал в других документах. И я начну просто с того, что в моей учебе и работе над докторской диссертацией по психологии в Институте гуманистической психологии наступил кризис. Три года бихевиористическнх исследований, изучения теории, клинической психологии, теоретических систем и нейроанатомии, год врачебной практики в государственной системе здравоохранения и несколько небольших вторжений в древнюю медицину индейцев Северной и Латинской Америки — все это не принесло мне удовлетворения, я жаждал чего-то ИНОГО. Чего-то отличного от антисептических теорий западной психологии. Чего-то лучшего, чем атрофированные традиции целительства в индейских резервациях Северной Америки, где древние мифы и легенды доживают свой век в виде экзотического фольклора. Подобно многим современникам, я иронически относился к общепринятой западной системе психологии. С юношеским высокомерием я смотрел на психиатрическую практику как на беспорядочный процесс, в ходе которого врач пытается понять болезнь пациента, расчленяя и анализируя посимптомно его состояиие, устанавливая неизбежные связи с неправильным поведением родителей и травмирующим опытом детства. Забавно, но этот процесс сам по себе конкретизирует и даже укрепляет патологию. Можно сказать, что неврозы культивируются, взращиваются для жатвы в будущем курсе лечения. Снова и снова мне приходилось брать пациента за руку и рубить просеку сквозь заросли его сознания и подсознания к целительному раздолью бессознательной души. Современные психиатры напоминают мне неряшливо одетых близоруких палеонтологов, а страхи, озабоченность, поведенческие отклонения и другие симптомы, которые они, как им кажется, лечат, — это фрагменты костей, застрявшие на поверхности души. Они тяжко трудятся, собирая эти окаменелости, и постепенно, по кусочкам, восстанавливают скелет спрятанного внутри животного. А тем временем где-то в недрах бессознательного это совершенно разъевшееся существо продолжает свою разрушительную работу. А неврологи в лабораториях срезают и подкрашивают тонкие слои человеческого мозга, пытаясь составить карту нейронных путей, надеясь найти там душу и понять природу сознания. — 4 —
|