|
— Наша роль в этом деле закончена, — сказал Завалишин. — И лично я в разговоры — кто, что, какие документы и на чье имя нашли — ни с кем вступать не намерен. Только вам двоим сказал. Нашли и нашли, сдали и сдали, а дальше — не моего ума дело. — Странно это от тебя слышать. Обычно, про что ни заговори, считаешь, что твоего ума дело. — Странно или не странно, а вот так. Обычно — одно, а в данном случае — другое. Наступило долгое молчание. — А я бы, моя воля, приказ в этой его части, даже и не думая, отменил, — сказал Ильин. — Кому от этого плохо было бы? Завалишин ничего не ответил, а Синцов подумал, что Ильин прав. Так оно и должно быть, как он сказал. И вдруг вспомнил Серпилина тогда, в сорок первом, при прорыве из окружения, когда его, тяжело раненного, все-таки вынесли из боя солдаты. И он лежал на шинели с ромбами на петлицах, одним поколупанным, а другим вырезанным из околыша фуражки, и с орденом Красного Знамени, как у этого генерала, которого нашли сегодня… Почему одно на войне выходит, а другое не получается, хотя люди каждый раз почти одинаково стараются, чтобы все получилось? Загадок на войне много, о некоторых даже представления не имеем, как с этим генералом, тело которого откопали. Такие загадки, как мины замедленного действия, закопаны глубоко, и неизвестно, когда обнаружат себя… «И все ли верно потом разгадают, тоже вопрос», — подумал Синцов, незаметно для себя перейдя от мыслей о настоящем к мысли о будущем. В этом будущем занимали свое место и люди, которых уже не было. Но хотя их уже не было, что-то сохранившееся от них переходило в будущее. Какая-то часть их прижизненной силы и нравственного значения, оказывается, не умерла вместе с ними, а продолжала существовать и влияла сейчас на мысли Синцова о его собственном будущем и о будущем вообще, о том, что после войны все должно быть хорошо и справедливо. И, наоборот, что все смущавшее его душу в начале войны, что всего этого после войны не должно быть и не будет. Была твердая вера в это. И частью этой веры в будущее была неумершая вера в умершего человека — в Серпилина. Все трое по-прежнему молчали. Ильин налил себе еще полкружки чаю. — Перешел на чай, — кивнул на Ильина Завалишин. — Допил неделю назад весь свой компот. Но Ильин ничего не ответил. Не имел настроения шутить. — Товарищ подполковник, — издали крикнул Дудкин, — у телефона комбат-два, просит лично вас. Ильин пошел к телефону. Было слышно, как он говорит: — 432 —
|