|
Я не сразу поняла, что вопрос относится ко мне. А когда стюардесса его повторила, я только смогла вымолвить: "В Ленинграде", возвращаясь к обычному русскому чувству юмора. "Чисто, очень чисто,"— не заприметив никакого подвоха за моей улыбкой, ответили стюардессы. И тут я почувствовала себя не в силах продолжать: психологически трудно говорить то, что люди не готовы услышать. В крайнем случае я могла бы сказать, что у меня русский муж — этому они бы еще поверили. Сияна любовалась на Гималаи, на обратном пути оценив их больше: как любят дети всё знакомое. А работницы Ташкентского аэропорта, где мы встретились с моей спутницей, отдохнувшей у Саи-бабы, и стали по-русски много друг другу говорить, уже только спросили: "Как давно Вы переехали в Индию?" Мы остановились в пустом предбаннике, не заходя в главное здание Аэропорта, в котором нам предстояло безвылазно провести 5 часов. Работницы искренне советовали нам перейти туда: сейчас сюда со следующего самолета придет толпа азиатов. Вскоре вправду появились малазийцы — и женщины в чадрах направились прямо туда, где мы сидели: решив, очевидно, что как раз тут у узбеков места для женщин. Мужчины же обступили туалет, чтобы мыть ноги перед совершением намаза, который они совершают по 5 раз в день: как раз пришло время — и тут же стали его и совершать, доставляя кучу хлопот по уборке служительницам аэропорта. Но мне куда приятнее было находиться среди них, чем среди курящих европейцев, похожих более на абстрактные манекены, чем на живых людей. Постное выражение русских лиц, после тонкой мимики индийских, мне видеть тоже как-то не хотелось. С запада веяло мертвечиной, разрушавшей во мне живые вибрации востока, и я стремилась подольше сохранить плавное естество азиатской жизни, хотя бы ещё на какое-то время оставшись индийской женщиной. "Съездили в Индию, стали прямо какой-то Кашмири, а не — ",— сравнив меня и паспорт, сказал молодой работник аэропорта, отмечающий транзитные билеты, и называя мою фамилию в контраст с индийской. С полным правом русского человека, он грубо вторгался в мою личную жизнь, сам не понимая этого. Хоть, казалось бы, я очень непосредственно общалась с индусами, они никогда не переходили на личность: просто, быть может, у них меньше тем, на которые наложен культурный запрет (тема гигиены тела не запретная), или эти темы другие. Русский же контакт сразу предполагает нападение на душу, выпад, вызов — и такой же мордобойский ответ: иначе не доходит. И мы не видим, как это разрушает психику, не давая воспринимать живую красоту мира, его полноту и радостную гармонию. "Мне как бы чего-то не хватает. Мне в Индии всего хватало, а здесь опять не хватает,— осмысленно сказал мой ребенок, вернувшись из садика и рассуждая в духе своего знака Стрельца.— Мам, а когда мы снова поедем в Индию?" — 171 —
|