|
«Дорогой мистер Каррауэй! Это для меня один из самых тяжелых ударов за всю мою жизнь, я просто не могу поверить, что это правда. Безумный поступок этого человека должен всех нас заставить призадуматься. Я не могу приехать в данное время, так как занят чрезвычайно важным делом, и мне никак нельзя впутываться в такую историю. Если смогу быть чем-либо полезен потом, уведомьте меня письмом через Эдгара. Меня подобные вещи совершенно выбивают из колеи, я потрясен и не могу прийти в себя. Искренне ваш Мейер Вулфшим». И внизу торопливая приписка: «Прошу уведомить, как с похоронами и т.д., о родственниках ничего не знаю». Когда в холле под вечер зазвонил телефон и междугородная сказала: «Вызывает Чикаго», я был уверен, что это наконец Дэзи. Но в трубке послышался мужской голос, глухой и плохо слышный издалека: — Это говорит Слэгл… — Вас слушают. — Фамилия мне была незнакома. — Хорошенькая история, а? Вы мою телеграмму получили? — Никаких телеграмм не было. — Молодой Паркер влип, — сказал голос скороговоркой. — Его сцапали; когда он передавал бумаги в окошечко. Из Нью-Йорка поступило сообщение с указанием номеров и серий, буквально за пять минут до того. Что вы на это скажете, а? В такой дыре никогда не знаешь, на что нарвешься… Задыхаясь, я прервал его: — Алло! Послушайте — вы не с мистером Гэтсби говорите. Мистер Гэтсби умер. На другом конце провода долго молчали. Потом послышалось короткое восклицание, потом в трубке щелкнуло, и нас разъединили. Кажется, на третий день пришла телеграмма из какого-то городка в Миннесоте, подписанная: Генри Ч. Гетц. В телеграмме говорилось, что податель немедленно выезжает и просит дождаться его с похоронами. Это был отец Гэтсби, скорбного вида старичок, беспомощный и растерянный, увернутый, несмотря на теплый сентябрьский день, в дешевое долгополое пальто с поясом. От волнения глаза у него непрерывно слезились, а как только я взял из его рук саквояж и зонтик, он стал дергать себя за реденькую седую бороду, так что мне с трудом удалось снять с него пальто. Видя, что он еле держится на ногах, я повел его в музыкальный салон, усадил там и, вызвав лакея, сказал, чтобы ему принесли поесть. Но есть он не стал, а молоко расплескалось из стакана, так у него дрожала рука. — Я прочел в чикагской газете, — сказал он. — В чикагской газете было написано. Я сразу же выехал. — У меня не было вашего адреса. Его невидящий взгляд все время перебегал с предмета на предмет. — 99 —
|