Ллойд Демоз. Психоистория

Рубен Файя, моим коллегам психоисторикам и моей жене Сюзан Хеин

ПРЕДИСЛОВИЕ

Именно теория решает, что мы можем наблюдать.

Альберт Эйнштейн

Психоистория есть наука об исторической мотивации — не больше, не меньше.

Надеюсь, что эта книга даст теоретическую основу новой науке психоистории.

Мало кто осознает, что психоистория - единственная новая социальная наука, которой суждено появиться в двадцатом веке, так как социология, психология и антропология - все отделились от философии в девятнадцатом веке.

Первая задача любой зарождающейся науки - формулировка смелых, четких и доступных для проверки теорий. Необходимо, чтобы эти теории обладали внутренней цельностью и чтобы на их основе можно было делать прогнозы, проверяемые и частично опровергаемые новым эмпирическим материалом. Проверка и частичное опровержение теории - цель любой науки и единственная основа, на которой формулируются новые, обещающие быть лучше теория и предсказания.

Формулировка, проверка, опровержение и переформулировка психойсторической теории являются, таким образом, моей единственной целью в этой книге.

Каждая глава представляет собой новый научный эксперимент, в котором я пытаюсь отождествить себя с действующими лицами исторической драмы и исследовать свое собственное бессознательное с тем, чтобы постичь историческую мотивацию. Лишь сумев осуществить внутренний акт открытия, я смогу двинуться вглубь к новому историческому материалу, чтобы проверить модели мотивации и групповой динамики, которые, как мне кажется, я обнаружил. Как признал еще давно Дильтей, это единственный путь творения психоистории. В конце концов, психе может открывать мотивы других, лишь исследуя самое себя. Мотивы других видов, будучи по сути совершенно отличными от наших, в буквальном смысле непостижимы. Только открыв «Гитлера в себе», мы сможем понять Гитлера. Кто отрицает «Гитлера в нас», тот не способен творить психоисторию. Я, как и Гитлер, был забитым, запуганным ребенком и злопамятным юношей. Я признаю, что он есть во мне, а при известной доле храбрости могу почувствовать в своих поджилках тот ужас, который испытывал он, когда способствовал европейскому Gotterdammemngy.

Необходимость погружения в глубины собственного психе в процессе психоисторического исследования часто заставляет критиков путать интроспекцию с галлюцинацией. Политический психолог Ллойд Этередж признается, что не может понять, «то ли работа Демоза - откровение смелого, провидческого гения, то ли это взбудораженная фантазия умалишенного». Историк Лоуренс Стоун по прочтении моей работы не знает, «как решить проблему отношения к такой смелой, такой дерзкой, к такой догматичной, к такой воодушевляющей, к такой извращенной и со всем тем так обстоятельно документированной модели». А Дэвид Стэннэрд высказывает опасение, что интроспекция - это всего лишь регрессия, и считает, что моя работа находится «далеко за пределами даже самого снисходительного определения учености», поскольку, говорит он, я выполняю свои исследования, «в течение сотен часов ползая под постельным бельем в двухлетних поисках ответов на загадки истории». Конечно, интроспекция - опасная задача, и тот, кто пытается применить ее в психоистории, рискует быть обвиненным в том, что сам является единственным источником тех фантазий, которые исследует.