|
Когда Кэри (1985) подвела итоги её работы со спонтанными концепциями детей, относящимися к людям, животным и живым объектам в целом, она заключила, что к десятилетнему возрасту у детей есть приемлемо похожие на взрослые теории (наивной) биологии. Однако, что удивительно, уже к возрасту 5-ти лет у них есть ясные теории (наивной) психологии. Они думают и говорят о состоянии сознания и выказывают большую склонность к объяснению поведения в терминах лежащих в основе намерений. Рано развитое предпочтение психологизирования богато задокументировано в недавнем обзоре Миллера и Алоиза (1989). Взрослыми мы также любим объяснять, что делают другие люди, что делают животные и даже что делают машины в терминах психологических мотивов. Мы обнаруживаем себя ругающими тупые компьютеры и обвиняющими машины, что "настроены против нас". Конечно, приписывание намерений машинам — только случайный ляп, ошибочное приложение деятельности, широко распространённой и фундаментальной при всех наших социальных взаимодействиях. Нет сомнений, что мы используем наработки народной психологии для объяснения психической деятельности (Рипс & Конрад, 1989). По иронии, интерес к построению модели психического возник не в психологии людей, а при изучении интеллекта приматов. В 1978 г. Премак и Вудраф опубликовали новаторскую статью, озаглавленную "Способны ли шимпанзе к построению модели психического?". В некоторых из наиболее очаровательных работ, о которых сообщалось в этой статье, проводилось исследование очень "человеческой" характеристики, а именно — способности обманывать. Представленные данные базировались на остроумных экспериментах, в которых животные учились распознавать содержателей, выступающих как "хорошие" и "плохие". Вопрос был в том, насколько далеко зайдут животные, активно помогая "хорошему" и препятствуя "плохому", в критический момент. Будут ли они, например, в состоянии выработать понимание, знает ли "плохой" содержатель, что закрытый ящик содержит еду? Могут ли его обманывать? Чтобы успешно кого-то обмануть, необходимо принять во внимание, что этот человек знает или что он не знает. Это именно то, что позволяет делать построение модели психического. Построение модели психического позволяет "читать мысли". То есть, можно вывести чьё-либо психическое состояние на основе таких неосязаемых, однако повседневных понятий, как УБЕЖДЕНИЯ и ЖЕЛАНИЯ. Очевидно, мы не всегда успешны в нашей наивной психологизации. В самом деле, мы часто судим о других на основе ошибочных представлений о мотивах и можем неверно интерпретировать также и наши собственные мотивы. Тем не менее, разница между успешной и неуспешной "психологизацией", используя введённый Джоном Мортоном (1986) термин, пренебрежима, если мы рассмотрим противоположность, а именно — попытки объяснить кому-либо поведение на основе (физического) положения дел. Рассмотрим пример: Клэр неохотно отменяет встречу и решает в понедельник остаться дома "из-за забастовки водителей". Подразумевает ли это объяснение, будто мы верим, что забастовка водителей физически ответственна за поведение Клэр? Конечно нет, при любом разумном представлении о физических причинах и эффектах. В действительности эта фраза — лишь сокращённое изложение выводов, основанных на очень активной психологизации. Решение Клэр объясняется тем фактом, что она УБЕЖДЕНА, что забастовка будет, и тем фактом, что она ХОЧЕТ избежать простаивания в дорожных пробках. Это объяснение не имеет никакого отношения к физическому состоянию дел в мире. Оно не зависит от того, будет ли забастовка в действительности. Наше объяснение решения Клэр остаться дома представляет собой пример прочтения мыслей и ещё будет действенно, даже если без ведома Клэр забастовка будет неожиданно отменена. — 3 —
|