|
Затем Хаксли задал вопросы, касающиеся положения детей, говоря, что если у человечества есть надежда, то должно появиться новое поколение, неиспорченное образованием. В ответ Бапак долго говорил о том, что детям нельзя помочь непосредственно, но только через их родителей. Вновь я понял, что на Хаксли это произвело благоприятное впечатление, но он не был убежден. В тот же день Хаксли был открыт, и я убедился, что он действительно получил контакт. Печально было наблюдать, как безжалостное давление его обязанностей помешало регулярному выполнению латихана. Подвозя его до отеля, я сказал: «Кое-что может быть проверено только попыткой. Кроме собственного опыта,, ничто не может быть за или против духовных практик». Он согласился, но не обещал. Я больше ничего не говорил, опасаясь, что и без этого сказал слишком много. В Мексике я получил письмо от отца Бесконда, монаха Бенедиктинского монастыря Св. Вондрилла во Франции. Отец Бесконд прочел мою книгу о Субуде и писал, что он и другие монахи его обители хотели бы встретиться с Паком Субухом. Понимая, что опыт Субуда невозможно передать словами, они хотели бы сами попробовать его на собственном опыте. Это письмо, догнавшее меня в Мексике, более других заинтересовало Пака Субуха. Он сказал, что поехать не сможет, но вместо него могу поехать я. Я отправился в монастырь в июне 1959 года и провел там около недели. Меня пригласили выступить перед несколькими монахами с рассказом о Субуде, слушатели засыпали меня вопросами, показывающими их искренний интерес. Оказалось, что некоторые заявления, сделанные мной в моей книге, несовместимы с католической точкой зрения. Я сослался на невежество и спешку, в которой писалась книга. В результате три святых отца попросили о контакте. Они дали понять, что их действия никоим образом не будут одобрены Магистратом Католической Церкви, который все еще не признал Субуд. Разделять латихан с людьми, ищущими только Волю Господа и не обремененными материальными заботами, занимающими мирян, оказалось бесконечным счастьем. Во время пребывания в монастыре я второй раз в жизни испытал состояние осознания Любви Господа. Я слишком хорошо знал, что, веря в Бога и покоряясь Его Воле, я никогда не мог любить Бога. Я приписывал это своему стремлению быть свободным от антропоморфизма, то есть от представления Бога этаким суперменом. Казалось, что любить образ просто, и это, вне всякого сомнения, служило огромным облегчением для тех, кто не утруждал себя интеллектуальными изысками. Но я был убежден, что Бог - это Высшая Воля, находящаяся за пределами индивидуальности, даже в самой ее чистой и совершенной форме. Бог не был для меня Абсолютом философов или Брахмой из Веданты. Я всегда тщательно гнал прочь от себя малейшие намеки на приверженность пантеизму или монизму. Но, чтобы не впасть в примитивный антропоморфизм,, или общие религиозные верования, я должен был помнить, что Бог как чистая Воля - это Источник всякой Гармонии. Мне казалось невозможным любить Волю, которую я никогда не могу надеяться постичь. — 294 —
|