|
Жена вернулась домой повеселевшей, но все с той же непонятной болью. Я возил ее к различным докторам, но никакого определенного диагноза не добился. В мае я узнал, что Powell Duffryn требуются сведения об исследованиях, проводящихся в Соединенных Штатах, направленных на получение нефти из угля. Я предложил поехать туда и составить доклад. Получив добро, я написал мадам Успенской, с надеждой спрашивая у нее позволения встретиться с ней. К своему восхищению, я получил сердечный ответ, приглашающий меня погостить в Мендхеме. Я прибыл 7 июня, за день до своего пятьдесят первого дня рождения. У внука мадам Успенской, Леонида, в этот же день был день рождения, и меня пригласили принять участие в праздновании. Я был удивлен, встретив двух старых учеников Успенского, о которых я слышал, что они ушли из группы. К тому времени мадам Успенская почти не выходила из своей комнаты и никого не принимала. Меня пригласили к ней, и, расспросив о здоровье жены, она поинтересовалась: «Теперь, когда ушел мистер Успенский, что будете делать Вы?» Я ответил, что надеялся найти мистера Гурджиева. Но не могу отыскать его следов. Я предположил, что он или умер, или, как кто-то говорил мне, помешался. Она возразила: «Он не помешался. Он никогда не был сумасшедшим. Он живет в Париже. Почему бы вам не съездить к нему?» Ее слова неимоверно потрясли меня. Мгновенно я увидел, как глупо поступил, не проявив никакой настойчивости в поисках. Я вспомнил последнюю беседу с ним, после которой прошло почти четверть века. Я до смерти перепугался. Я уже не был молод. Смогу ли я вынести его методы? Чего он потребует от меня на этот раз? И вместе с этим потоком вопросов на меня нахлынуло облегчение. Я больше не был один. Единственный из всех людей, о котором я мог с уверенностью сказать, что его внутреннее видение несравненно глубже моего, был рядом и мог помочь. Я сказал мадам Успенской: «В Америке мне нужно закончить работу. Потом, если вы скажете мне, что я должен сделать, я уеду». Она ответила: «Все не так просто. Дело касается не только Вас. Вы не знаете, в каком положении находится мистер Гурджиев». Она велела своей компаньонке мисс Дорлингтон прочесть письмо, которое она написала в Лайн, задавая группе тот же вопрос, что и мне, и предложив им обдумать возможность возвращения к Гурджиеву. Письмо вызвало бурю. Некоторые сочли себя связанными обещанием Успенскому никогда не иметь дело с Гурджиевым. Другие хотели бы получить больше информации. Только двое - те, что приехали в Америку, - решили, что попытаются вновь работать с Гурджиевым. Впоследствии оказалось, что предложение мадам Успенской вызвало враждебность фанатично настроенной группы, принимавши каждое слово, сказанное Успенским, за непреложный закон, который никто не мог нарушить, не предав священного доверия. Он сказал: «Никто не должен общаться с Беннеттом», - и необходимо было соблюдать это, жив он или умер, действовал ли он по справедливости или был введен в заблуждение. — 202 —
|